Сумерки вампиров. Мифы и правда о вампиризме - Павел Горьковский Страница 42

Поцелуй вампира — перенесенный на экран, он окончательно превратился в метафору соития. Сладострастные вздохи и агонии жертвы вампира — как правило, юной и прекрасной девицы — больше напоминают пароксизмы любовной страсти, за долгие годы превратившиеся в затертый до пошлости штамп. К чести Мурнау, ему удалось создать атмосферу торжества порочной плоти иными средствами. Итак, за ужином в замке графа герой картины — Хуттер — наблюдает, как из обычных настенных часов вместо кукушки выскакивает скелет! — и от неожиданности распарывает руку ножом. Граф Орлок тут же подходит к гостю и слизывает кровь, темной струйкой сбегающую к запястью. Молодой человек шокирован, но графа ситуация приводит в заметное возбуждение — он предлагает гостю еще немного «посидеть вместе», поскольку ночь — его любимое время. Хуттер чует неладное, но не находит в себе сил отказаться. Камера возвращается к герою лишь с восходом солнца — что происходило между хозяином и гостем ночью, остается за кадром. Только отметины — следы рокового укуса вампира — на шее у молодого человека выдают тайну… Затем, пленившись портретом Элен, молодой жены Хуттера, граф Орлок прибывает на обезлюдевшем корабле в Бремен. Вместе с обезлюдевшим черным кораблем приходит весть о смертоносной чуме. Юную супругу Хуттера — Элен — изводят дурные предчувствия. Она узнает, что остановить вампира может лишь молодая женщина, добровольно отдавшая ему свою кровь, и решается на отчаянный шаг. Граф Орлок заглядывает в окошко дома Элен, молодая женщина встречается с вампиром взглядом — безмолвное приглашение принято. Орлок пробирается в комнату женщины, накрывает ее своей тенью и символически — тенью же — вырывает сердце из ее груди. Вампир еще лакомится кровью юной жертвы, когда раздается крик петуха и встает солнце! Орлок уже не успеет попасть в свое безопасное темное убежище, солнечные лучи обращают его в горстку дымящегося пепла. Силы зла снова оказываются бессильны перед великой силой человеческой любви и самопожертвования…

На роль Орлока режиссер пригласил малоизвестного тогда актера Макса Шрека, который был убежденным адептом и пропагандистом системы Станиславского. Актер даже отправился в Москву и изучал тонкости перевоплощения на его исторической родине. Носферату — граф вампиров, созданный Шреком, был безобразен и убедителен настолько, что многие готовы были признать его живым воплощением зла. Голый череп, лицо, почти лишенное мимики, глаза навыкате, тонкие губы, приоткрывающие зловещие, почти звериные резцы, скрюченные пальцы с бесконечными ногтями — созданный Шреком типаж сеял ужас и пробуждал у зрителей почти физическое отвращение! — и этим напоминал скорее уродливых деревенских упырей, чем холеных «вампиров-джентльменов» из модных романов.

Премьера «Носферату» превратила Мурнау в легенду немого кино, но его фильм был обречен на гибель — вдова Брема Стокера выиграла у студии процесс о нарушении унаследованных ею авторских прав и потребовала уничтожить все существующие копии картины.

Режиссер отправился искать счастья в Голливуд, где снял еще несколько лент. Но вскоре его жизнь оборвалась самым мистическим образом: легенда гласит, что Мурнау — охочий до всякого рода предсказаний — буквально за несколько часов до смерти заглянул к известной гадалке. Прорицательница разложила потертые карты ТАРО, указала голливудской знаменитости на изображение скелета с косой и предостерегающе вскинула ладонь: «Твоя смерть приближается, она уже совсем рядом!»

В тот день Мурнау предстояло ехать на съемки, и он — с присущим выходцам из Германии мистицизмом — решил, что смерть не посмеет отнимать у человека жизнь при свидетелях, и попросил нескольких знакомых сопровождать его в поездке. На крутом повороте автомобиль с компанией киношников сильно занесло — но пассажиры не пострадали, за исключением одного человека, который вылетел через лобовое стекло и разбился насмерть. Это был Мурнау. Его жизнь оборвалась 11 марта 1931 года. Но, словно сжалившись над несчастливым режиссером, судьба приготовила ему посмертный подарок — несколько копий картины «Носферату» сохранилось буквально по недосмотру, они были обнаружены в 70-х годах XX века и снова произвели сенсацию в кинематографическом мире.

В 1978 году режиссер Вернер Херцог снял ремейк фильма с Клаусом Кински и Изабель Аджани в главных ролях, фильм был отмечен наградами на Берлинском кинофестивале. Хотя подлинное триумфальное возвращение Носферату состоялось много позже, на изломе тысячелетий, в год миллениума, когда вышла на экраны картина «Тень вампира» режиссера Эриаса Мериге.

Хотя вампиры и мелькали в голливудских лентах на вторых ролях, «фабрика грез» решила всерьез заняться разработкой этой золотоносной жилы с началом эпохи звукового кино, и первым великим вампиром должен был стать уже известный по фактурным ролям злодеев и трагических уродцев, вроде горбуна Квазимодо, актер Лон Чейни. Но страшный поцелуй рока унес его жизнь раньше, чем начались съемки, — артист скончался от онкологического заболевания гортани. Таким образом, роль в экранизации «Дракулы», снятой по мотивам бродвейской постановки, права на которую приобрела студия Universal, получил Бела Лугоши. После его первого появления на экране голливудский князь дакула еще долгие годы изъяснялся с чарующим славянским акцентом. Славу великого кинозлодея из «фильмов ужасов» — как окрестили новый, стремительно набиравший популярность жанр — Бела Лугоши разделил с Борисом Карлоффом [109].

В эпоху торжества таланта Лугоши — в 30-х годах прошлого века, на излете короткого и беспокойного мира, заполнившего паузу между двумя мировыми войнами, — вампиру уже не требовалось быть настоящим аристократом. Среди кинозрителей, особенно в США, едва ли нашлась бы пара сотен таких, кто способен определить лорда в пятом поколении по одной только привычке закусывать мундштук или подниматься из кресла. И хотя вампир Лугоши уже не был аристократом, до тождества между «князем сумрака» и «парнем с соседней улицы» было еще далеко. На смену вампиру-аристократу пришел новый типаж — теперь вампир отличался харизмой и артистизмом. Перед зрителем представала творческая личность, азартный игрок, причем самой высокой пробы — умеющий прятать истинные чувства под маской безразличия и готовый блефовать в игре, где ставкой служат своя и чужие жизни. Дракула перестал вызывать физиологическое омерзение, он больше не был инфернален и заслуживал скорее уважение и восхищение, чем страх. Злодеи Белы Лугоши и Бориса Карлоффа были сильными противниками — коварными, опасными, бессердечными и жестокими, непредсказуемыми, порой притягательными. Врагами достойными, но при этом равными, с которыми вполне по силам справиться обычному, среднему человеку. Кино пугало зрителя, но оставляло ему уверенность в скором торжестве над силами зла.

Трактовка образа Дракулы, предложенная Белой Лугоши, оказалась настолько удачной, что просуществовала в разных исполнениях вплоть до конца 50-х годов XX века и стала, пожалуй, самым цитируемым кинематографическим образом, созданным в тридцатых годах прошлого века. Плащ с высоким воротником, всегда безупречный смокинг — не из этого ли смокинга вышел суперагент будущего Джеймс Бонд с его безупречными костюмами? — подчеркнутая артикуляция, нотка цинизма и легкий налет иронии создали тип вампира, который сперва стал каноническим, а затем был растиражирован бессчетным числом ремейков, комиксов, дешевыми страшилками категории «Б», пародийными и комическими лентами, молодежными сериалами и даже мультфильмами наподобие циклов о «настоящих охотниках за привидениями» или «вампиреныше Дракулито».