Гурман. Воспитание вкуса - Антон Ульрих Страница 42

– Да, мой маленький господин, это я. – Сгорбленная спина сама распрямилась, и верный телохранитель навис над Антуаном во весь свой огромный рост. Его поразила чрезвычайная бледность Антуана, более всего походившего сейчас на выкопанные корни растений, никогда не видевшие света, белые и ломкие.

Мясник вспомнил, как Жорж де Ланж позвал его в далеком 1780 году в спальню роженицы и гордо показал своего только что родившегося сына. На его глаза невольно навернулись слезы, которые он смахнул испачканной ладонью, размазывая грязь по щекам.

– Где твои перчатки, Люка? – спросил Антуан, невольно дрожа от холодного ночного воздуха.

– У меня их больше нет, – признался Мясник. – В тюрьме отобрали.

– Ты был в тюрьме? – Тут Антуан невольно вспомнил возлюбленную. – А как Анна? Ты видел нее?

– Видел. – Мясник отвернулся на секунду, прочистил горло, невольно провел руками по лицу, смазывая остатки слез, и сказал: – Ее сегодня на рассвете казнят.

Мускулы на лице Антуана задергались, губы задрожали, а глаза, полуприкрытые веками, широко открылись.

– Ее казнят? Как? Мы не выкупили ее.

Мясник горестно кивнул.

– Меня поймали и посадили в тюрьму, но через месяц выпустили, так как я близок новой власти как представитель народа. Я следствию представился столяром. Как только меня отпустили, я сразу же побежал сюда, но здесь полквартала выгорело, так что сразу раскопать я вас не мог. К тому же днем это делать было небезопасно, приходилось действовать ночью. А днем я ходил к Анне. Каждый день ходил. Она, бедняжка, очень горевала, что вы не можете прийти. Я ей сначала говорил, что вы болеете, оттого и не приходите, но потом уж более скрывать правду было невозможно, ну я и рассказал мадемуазель Анне все, что произошло. А она мне и говорит: «Миленький Люка, я тебя заклинаю всем, что тебе более всего на свете дорого, найди мне Антуана, раскопай завал. Я знаю, он жив. Найди его перед моей смертью, и если он жив, то мне умирать будет легче». Ну я и копал как мог быстрее. И вот вы живы.

Антуан немного успокоился, перестал дергаться. Правда, у него стало крутить суставы и колоть все тело невидимыми иголками, так как он вновь стал двигаться, и кровь намного быстрее побежала по жилам, наполняя тело жизнью.

– Я живу здесь неподалеку, – продолжал Мясник, бережно поднимая Антуана и беря его на руки, практически завернутого, словно спеленатого, в огромную рыжую куртку. – Так было откапывать удобнее. Сейчас мы быстренько доберемся до дома. Там все уже готово к вашему возвращению.

Мясник подхватил Антуана и бегом припустил с сей драгоценной ношей в снимаемую им комнату. В комнате уже стоял застеленный тряпицами топчан, а на столе воскресшего ожидал кувшин питательного молока и каравай пшеничного хлеба. Около топчана на полу валялась бутыль виноградного спирта, специально сберегаемого Мясником для такого случая.

Люка уложил Антуана на топчан и раздел его. Рубаха кое-где крепко прилипла к коже мальчика, и Мяснику пришлось ее разрезать кинжалом, который Антуан всегда держал за пазухой. После того как маленький господин был извлечен из одежды, Мясник внимательно осмотрел его тело. Благо стояла зима, и паразиты не сумели подобраться к нему. Осмотрев Антуана, Люка принялся с силой растирать его виноградным спиртом, сустав за суставом, мышцу за мышцей, терпеливо пробуждая члены к движению.

Когда Антуан почувствовал себя несколько лучше, настолько, что смог, преодолевая боль в суставах, пошевелить руками и ногами, Люка налил ему молока и сунул в руку кусок хлеба. Антуан откусил хлеб, запил его молоком, и через минуту его вырвало. Желудок, отвыкший за долгое время отдыха от пищи, отказывался работать, как раньше.

– Как седой убийца? – неожиданно вспомнил про заказ Антуан, пока Люка убирал остатки пищи. – Он убил Сантена?

– Нет, не убил, – горестно покачал головой Мясник. – Его схватили, нашли в кармане швыряльные ножи, признали в нем Парижский ужас и казнили сразу же на месте, расстреляв у стены.

– Жаль, – сказал Антуан и опять задергался.

Теперь лицо его превратилось в жуткую маску, полную гримас. Это был лицевой тик, нервное заболевание, которое невозможно было вылечить обычными средствами. Люка заметил, что, как только что-либо напоминало маленькому господину об Анне, у него сразу же начиналось это жуткое гримасничанье.

Отдохнув после массажа, Антуан потребовал, чтобы Люка отнес его на Вандомскую площадь, где собирались казнить его возлюбленную Анну. Мясник, тяжело вздохнув, закинул на спину не способного ходить самостоятельно Антуана и отправился с ним по утреннему просыпающемуся городу к месту казни.

Около гильотины уже собирался народ. Мясник бесцеремонно растолкал зевак-обывателей, преимущественно сочувствующих революции рантье, и встал в первом ряду прямо напротив выемки в гильотине, куда казненные опускали свои головы. Он был не в пример смелее после освобождения из тюрьмы, так как следствие снабдило его неким документом, согласно которому Люка был благонамеренным гражданином. Антуан, глядя на эту ужасную машину, порождение революционного движения Франции, задергался уже всем телом, не в силах побороть нервный тик. Мясник с трудом удерживал его на своих могучих плечах, но отходить подальше от волнующего Антуана зрелища, дабы маленький господин мог успокоиться, и не думал. Антуан должен был напоследок увидеться со своей возлюбленной, так было нужно, поэтому Люка терпеливо сносил толчки и удары, невольно причиняемые ему беднягой Антуаном.

Народу меж тем прибывало. Был воскресный день, когда народ не работал, поэтому небогатые горожане предпочитали развлекать себя зрелищем казни «проклятых роялистов». Тем более что казнь сегодня обещала быть особенно интересной, так как в афишах, расклеенных по городу, будто речь шла о новомодном спектакле, объявлялось, что обезглавливать должны будут юных роялисток.

Вскоре показалась закрытая карета, большая и вместительная, с решетками на окнах. Карету сопровождали всадники-конвоиры. Народ замер. Карета остановилась возле стоявшей на помосте гильотины. Конвоиры спешились и стали по одному выводить из нее приговоренных. Приговоренные, в основном юные девушки, испуганно озирались по сторонам, невольно шарахаясь от улюлюканья и свиста зевак, которые перебрасывались пошлыми шутками и громко оценивали прелести девушек. Последней из кареты вышла Анна. Антуану со своего высокого положения было прекрасно видно, как сильно она изменилась за время, проведенное в тюрьме: она похудела, ссутулилась, вокруг ее некогда ясных, а ныне затуманенных глаз появились черные круги, давно не мытые волосы свалялись в грязные космы. Не в силах смотреть на возлюбленную, Антуан попытался закрыть лицо руками, но руки не слушались его.

Приговоренные выстроились друг за другом, тесно прижавшись к спинам соседок, как того хотели жестокие конвоиры, и, сопровождаемые смешками, подошли к гильотине. Высокий господин в черном сюртуке громогласно зачитал затихшей толпе, что сегодня будут казнены тридцать роялисток, посмевших оказать сопротивление делу революции. И все. Более никаких объяснений, причин, побудивших следственный комитет распорядиться жизнями тридцати девушек, не последовало. Конвоиры подтолкнули первую из них, девушка взошла на эшафот и, опустившись на колени, положила голову под огромное лезвие. Вжик, лезвие со свистом опустилось и отсекло голову от туловища. Голова со стуком упала в приготовленную корзину. Обыватели разом злорадно выдохнули, но Антуан не слышал их. Он со страхом смотрел на эшафот, так как на него уже вступила Анна. Пока подручные палача убирали с гильотины тело, она, в ожидании своей очереди умереть, в волнении обвела тусклыми глазами толпу и тут увидела сидевшего на плечах Мясника возлюбленного. Лицо Антуана не переставало дергаться, но она сразу узнала его. Анна смотрела на Антуана, и он не в силах был оторвать взора от возлюбленной. Неимоверным усилием воли Антуан заставил мышцы лица замереть. Анна глядела на него, словно хотела навсегда запечатлеть в памяти это лицо, красивое и застывшее в своей красоте. Она улыбалась ему, радуясь, что Антуан жив, что она не ошиблась, требуя от Мясника, чтобы он продолжал поиски возлюбленного. Антуан неожиданно для себя улыбнулся ей в ответ, свободно и не напрягая мышцы.