Зов серебра - Татьяна Корсакова Страница 41

Но эта ночь ограничилась лишь одной жертвой. Волк вдруг передумал нападать. Или, быть может, почуял Третьего? Присутствие Третьего звери чуяли почти так же остро, как сам Второй. Чуяли и старались не попадаться ему на пути без особой необходимости. В чем-то зверье было умнее людей.

А со стороны парадного входа послышалось утробное рычание мотора. Второй успел как раз вовремя, чтобы заметить, как от замка отъезжает автомобиль. Для кого-то из обитателей острова веселье еще только начиналось…

* * *

Под землей было холодно. Настолько, что дыхание вырывалось изо рта белесыми облачками пара, а под ногами тонко похрустывал лед, острые льдинки впивались в босые стопы, ранили до крови, но боли Ева почти не чувствовала – только холод. А еще страх и ощущение, что в темноте и стылости подземного лабиринта за ней кто-то охотится, выслеживает ее, как дичь. Казалось, что ощущение это не новое, что в ее жизни уже были и подземелье, и охота, и липкий, выстуживающий до костей страх. А сейчас она жила лишь одной мыслью – бежать бесполезно, нужно спрятаться, затаиться так, чтобы тот, кто устроил эту западню, прошел мимо, не заметил.

И Ева прижималась мокрой от пота спиной к холодным стенам, прислушивалась к далекому звуку капающей воды и женскому крику. Крик с каждой секундой становился все громче и громче. Он был полон такого ужаса, по сравнению с которым собственный Евин страх казался сущей ерундой. Но именно ту, что кричала так мучительно и так надрывно, и стоило опасаться больше всего, именно от нее следовало держаться как можно дальше.

Ноги коснулось что-то пушистое. Ева вздрогнула, до крови прокусила руку, чтобы не заорать. Пушистое оказалось кошкой, самой обыкновенной трехцветной кошкой. Кошка смотрела на нее снизу вверх внимательным, совершенно человеческим взглядом, трогала лапой босую ногу, в нетерпении выпускала и тут же прятала когти.

– Что? – спросила Ева. Или не спросила, а подумала? В подземном мире даже мысли обретали плоть.

Кошка не ответила. Да и с чего бы? Она же кошка! Вместо этого она потрусила вперед по узкому, освещенному тусклым синюшным светом туннелю, сделала несколько шагов, обернулась, словно, дожидаясь, пока Ева решится и пойдет следом.

Ева решилась. Все-таки кошка – это живая душа. А там, позади, никого живого уже не осталось. Отчего-то она понимала это с такой же ясностью, с какой понимала, что нужно прятаться.

А трехцветная кошка вела ее по туннелю, который то петлял, то раздваивался, а то и вовсе растраивался. И в какой-то момент Ева поняла, что заблудилась, что на поверхность ей больше не выбраться. Подтверждением ее страхам стал отдаленный, но неминуемо приближающийся гул. Тонкий ручеек, который журчал где-то очень далеко, превращался в набирающий силы поток, грохот которого заглушал даже крики. Уже заглушил… Ева прислушалась: ничего, ни криков, ни стонов. Может, их и не было вовсе, может, это подземелье сыграло с ней злую шутку, пугая отголосками чужих страданий.

Босые ноги лизнули первые языки ледяной воды. Подумалось, что теперь самое время не прятаться, а бежать, не разбирая дороги. И она бы, наверное, побежала, если бы не кошка. Кошка взлетела по ней, как по дереву, цепляясь острыми когтями за стремительно промокающую пижаму, раздирая в кровь кожу. Кошка положила лапы ей на ключицы, заглянула в глаза и сказала:

– Замри!

Или не сказала, а подумала… Или Ева просто сходит с ума…

Это нужно было обдумать, а лучше бы обсудить с доктором Гельцем. С доктором как-то надежнее…

Ледяная вода кралась по узкому тоннелю, заполняя собой все выемки и впадинки, а вслед за водой кралась женщина. Белое-белое, словно подвенечное платье, белые-белые волосы, вытянутые вперед руки. Женщина будто нащупывала путь вперед. Или кого-то искала. Потому шла медленно и оглядывалась по сторонам. От ниши, в которой пряталась Ева, ее отделяло всего несколько шагов. Кошачьи когти предупреждающе впились в кожу – молчи, не шевелись, пусть это существо пройдет мимо.

А оно не прошло. Оно, словно что-то почуяв, замерло напротив Евы, медленно-медленно повернуло голову, слепо шаря по сторонам невидящим взглядом. Это оказалась Динка, та самая девчонка из кафе, которая мечтала попасть в Черный замок не в качестве прислуги, а на правах гостя. Попала… Как же она попала… Потеряла и себя, и душу, превратилась в измученное неживое существо, превратилась в ищейку. Уже почти нашла, почти увидела… Увидела бы наверняка, если бы не кошка. Если бы не острые, словно бритвы когти, которыми та впилась в белое Динкино лицо, со звериным остервенением выцарапывая мертвые глаза.

Живые так не кричат. Господи, никто так не кричит! Никто не должен так страдать! А Динка, такая же потерявшаяся, такая же сумасшедшая, как вжавшаяся в стену Ева, страдала. До тех пор, пока на ее белой шее не появилась, углубляясь и расширяясь, кровавая борозда, до тех пор пока крик сначала не перешел в сипение, а потом не оборвался. Динка, девочка, мечтам которой так и не суждено было сбыться, осела на каменные плиты подземелья древней старухой, и озерная вода, окрашивающаяся не то черным, не то красным, впилась холодными пальцами в ее седые волосы, в прощальной ласке заплела их в тугие косы, а потом потянулась к Еве. И Ева побежала со всех ног, не оборачиваясь, не глядя по сторонам, не думая вообще ни о чем. Она неслась по темному тоннелю, лишь на несколько сантиметров обгоняя подземный поток, пока со всего размаху не врезалась в тяжелую дубовую дверь, пока из последних сил не замолотила по ней кулаками… Колотила, колотила, звала на помощь, наконец с той стороны послышался раздраженный и одновременно обеспокоенный голос:

– …Эй, Хвостатая, откроешь ты, наконец, эту чертову дверь или мне вызвать столяра?!

Под напором этого голоса схлынула ледяная вода и белые косы, что слепыми змеями тянулись к Евиным ступням, а сама она рывком села, задышала широко открытым ртом, как выброшенная из воды рыба. Реальность проникала в ее кошмар медленно и неохотно, даже бьющий в окно яркий свет не мог разогнать ту тьму, что Ева прихватила с собой из подземелья. И холод остался. И изрезанные в кровь босые ноги, и царапины от кошачьих когтей на ключицах…

А дверь продолжала содрогаться под ударами Елизарова.

– Хвостатая, хватит спать! Эй, ты там есть вообще?

Ева встала, сунула истерзанные ступни в тапки, поверх влажной пижамы накинула халат, рывком распахнула дверь.

– Тебе чего? – спросила устало. Не было у нее сил ругаться с Елизаровым, у нее вообще сил не осталось.

– Мне тебя. – Елизаров не стал дожидаться приглашения, сунулся в комнату. Ева едва успела отпрянуть да поплотнее запахнуть полы халата. – Где ты была ночью? – спросил он, бесцеремонно осматривая и номер, и расхристанную кровать.

Она была в подземелье, сначала пряталась от мертвой Динки, а потом спасалась от воды…

– Спала. – Не скажешь же ему правду. Никому о таком не расскажешь, потому что и самой поверить невозможно.

– У тебя волосы мокрые. – Неожиданно быстрым движением Елизаров поймал ее за кончик косы, зачем-то поднес его к носу. – Озером пахнет…