Тропами ада - Людвиг Павельчик Страница 41

– Стой.

Кесла резко обернулась на голос богини, не понимая, что еще могло той от нее понадобиться. Не иначе, как решила-таки отдать Кеслу Гарму. Плевать. Уже плевать.

Стоящая спиной богиня мертвых, не оборачиваясь, процедила:

Делай… Но сказанного жрецом, как его, Мерсалом, не преступишь ты, так как не было ему в то время равных…Ибо Моего Отца уже не было…"

На этом рукопись оборвалась и оставшаяся часть тетради так и осталась чистой.

Хотя, по всей видимости, продолжение и планировалось изначально, намерения "пробовавшей перо" изменились и история не получила развития, оставляя простор для фантазии. Я еще раз перелистал прочитанные листки – очень неплохо, на мой взгляд, хоть и не совсем соответствует "официально" признанным сведениям. Но, как и каждый художник, Патриция Рауфф имела неоспоримое право на вымысел и некоторое искажение действительности, если слово "действительность" вообще уместно по отношению к мифам.

Сколько же лет могло быть этой девушке в 1826 году? Судя по слогу, она была уже зрелой девицей, причем достаточно серьезно относившейся к самообразованию, сама же выбранная тема и энтузиазм, сквозивший в каждой строчке, позволяли предположить в авторе весьма юное сердце. В пользу последнего предположения говорил факт, что "проба пера" происходит обычно много раньше, чем возникает вопрос о замужестве, хотя мне трудно судить о нравах и привычках людей, живших в этой стране чуть ли не двести лет назад. Что до самого писательства, то я считаю его весьма неблагодарным занятием: попытки создать очередной замок из зыбкого песка затертых слов и выражений, зачастую при отсутствии прочного фундамента действительно новой темы, почти всегда обречены на неудачу. При этом читатели, если таковые вообще найдутся, неизменно разделятся на два лагеря: в первом окажутся те, которые совершенно ничего не смыслят ни в литературе, ни в какой-либо иной области исскуства или науки, а посему просто не поймут того, что ты хочешь до них донести; вторую – меньшую – группу образует читатель, разбирающийся в вопросе чересчур хорошо и, следовательно, могущий назвать множество имен авторов, осветивших тему не в пример лучше тебя. Одним словом, беря в руку перо, ты должен быть готов к тому, что ярлык графомана будет намертво пришит к твоей рубахе, или даже выжжен на лбу, как тавро у племенного коня.

Что касается прочитанной мною сейчас истории, то из нее мне было ясно одно – учащаяся на этих страницах торговаться со смертью особа умирать положительно не собиралась. Во всяком случае – надолго.

На следующий день произошло наше примирение с Гретой. Надо признать, что мое раскаяние и сожаление по поводу необдуманно-злых слов, брошенных в лицо моей единственной подруги, которую я обрел в этих краях, час от часа становилось все более нестерпимым. И, хотя я никогда не относил себя к легиону "тонко чувствующих" страдальцев и поклонников замшелых постулатов ложной галантности, я был близок к тому, чтобы предпринять радикальные действия по ремонту начавшей было порастать быльем дороги. В конце концов, у Греты не было почти никакой возможности сделать это самой, так как, за исключением кратких визитов к Патрику с целью приема пищи, я почти не покидал свои апартаменты, а ожидать, что кто-то из числа местного населения наведается в мои палаты, было, по известным причинам, неразумно.

Но жизнь сама расставила все по своим местам, избавив меня от необходимости осваивать новые стереотипы поведения. Заметив издали точеную фигурку Греты, я не свернул к бару, как собирался, а пошел ей навстречу. Когда расстояние между нами сократилось до минимума, мы оба остановились, глядя, словно в дешевой мелодраме, в глаза друг другу. Она была такая же, как прежде – открытая и готовая улыбнуться при малейшем к тому поводе. Но глубоко запрятанная тревога в ее взгляде не могла укрыться от меня: было заметно, что девушка просто не знает, чего еще можно ожидать от подобного "принца" и опасается продолжения хамства и гримасничанья с моей стороны. Но уже через несколько секунд она, видимо, поняла, что на грубость в любом ее проявлении я настроен теперь менее всего и, лукаво прищурившись, просто взяла меня за руку.

Выйдя за околицу деревни, мы пошли по уже когда-то проторенной нами дороге, убегающей, извиваясь, куда-то в направлении города. Все еще несколько смущенные, мы лишь изредка перебрасывались ничего не значащими фразами, полагаясь на терапию нашей неловкости временем, воздухом и природой. Когда деревня окончательно скрылась из виду, а мы подошли к небольшой роще с журчащим где-то в ее глубине ручейком, Грета, посетовав на жару, ловко скинула с плеч заранее расстегнутую блузку, а я вздохнул.

Через час – нет, не стану преувеличивать свои способности – минут через тридцать, когда пение какой-то наглой птицы беспардонно ворвалось в наш маленький мир, пробив ставшую чуть более тонкой вуаль истомы, я смог наконец вернуться в реальность и вытащить туда едва не заблудившуюся в верхних регионах бытия Грету. Мы посмотрели друг на друга и засмеялись. Все произошло хоть и спонтанно, но, тем не менее, совершенно прогнозируемо. Я поцеловал ее в уголок соленых губ и помог подняться. Выйдя из рощи на дорогу, мы снова почувствовали былую непринужденность и, как ни в чем не бывало, принялись оживленно болтать и дурачиться, пока Грета не изрекла следующую фразу, мгновенно сбившую с меня всякую веселость и, словно грязной метлой, прогнавшую мое хорошее настроение:

– Она не простит этого ни мне, ни тебе.

– Кто? – несколько опешил я от неясности сказанного.

– Ты сам знаешь – кто. Твоя ночная подруга. Теперь нам придется увидеть ее оскал, и, можешь мне верить – он будет ужасен. Она никогда никому не прощает, – Грета говорила абсолютно серьезно и даже несколько отрешенно, словно смирившись с неизбежностью заслуженной кары.

Я был ошарашен. Значит, полагая, что мои переживания, связанные с домом, остаются лишь моими, я ошибался? И тайна Дамы в сером – не тайна вовсе? И что скрывается за этими непонятными словами Греты?

– Что ты имеешь в виду?, – неловко попробовал я скрыть свое замешательство – впрочем, безуспешно.

Грета лишь махнула рукой в ответ на мою неудавшуюся детскую хитрость:

– Ты был, пожалуй, прав, отказавшись говорить с моей бабкой и выслушивать все эти ужасные подробности. Это все равно ничего бы не изменило. Если уж эта женщина что-то поставила себе целью, то никто не в состоянии стать ей поперек дороги, и наказание за попытку известно… Она не станет терпеть ни моего вмешательства, ни твоего противодействия, о котором, как я понимаю, и речи нет. Ты уже спал с ней?,- моя спутница на миг чуть сильнее сжала мне пальцы.

– По-моему, ты бредишь, Грета. Даже если мне и показалось, что я что-то видел, то это были, вне всякого сомнения, лишь сновидения, навеянные непривычной для меня обстановкой, и ничего больше. Игра света и тени в парке может порой создавать иллюзии, а шум ветра да журчание реки казаться чьим-то голосом, но это не значит, что нужно придавать якобы увиденному и услышанному такое большое значение, – я откровенно и бесстыдно врал, не собираясь вдаваться в подробности развития моего "романа" с призраком, тем более в разговоре с Гретой, к которой я странным образом был также неравнодушен. Не скажу, что ее слова меня не обеспокоили – это было бы очередной ложью – но ее пальцы, впившиеся в мою ладонь в ожидании разрушительных известий и нотки отчаяния, прозвучавшие в ее голосе, когда она задавала свой вопрос, просто не позволяли мне пуститься в детальное обсуждение ситуации, щадя чувства и, прежде всего, разум моей вновь обретенной пассии.