Большая книга ужасов 2018 - Роман Волков Страница 40

После нескольких первых уроков у Дмитрия Николаевича было «окно». И, не откладывая, он тут же отправился в отдел кадров. Документооборот в школе был организован идеально, и любую бумажку можно было найти практически без проблем. На это преподаватель литературы и сделал ставку, открывая дверь в кабинет кадровиков.

Вежливо поздоровавшись с начальницей отдела, Инюшкин изложил свою просьбу:

– Я хотел бы глянуть на личное дело Ирины Поповой – в 1934 году она у нас проходила практику.

– Зачем вам ее личное дело?

– Я нашел в библиотеке кое-какие записи Ирины касательно учебного процесса, проведения праздников в нашей школе в те годы и так далее. Они меня очень заинтересовали. Но, к сожалению, дневник внезапно оборвался – как говорится, на самом интересном месте. Вот я и подумал…

Кадровичка понимающе улыбнулась:

– Хотите найти автора? Ну, надеюсь, она еще жива и сможет вам помочь. Сейчас гляну, где у нас документы… за тридцать четвертый, вы сказали? Это в чуланчике надо смотреть. старые архивы мы там храним…

Через несколько минут в руках Инюшкина оказалась еще одна потрепанная папка. Когда он развяал тесемки и открыл ее, первым же документом в ней оказался приказ об отмене проведения новогодней елки в связи с аномальными холодами. Преподаватель невольно глянул в покрытое густым слоем инея окно.

«Надеюсь, нашу елку все-таки не отменят».

Он продолжил листать страницы с выцветшим машинописным текстом, задержался на маленькой фотографии, наклеенной на листке с биографическими данными Ирины Поповой (разумеется, в личном деле она значилась под своим реальным именем). С пожелтевшего квадратика на него смотрела худощавая курносая девушка с острыми скулами и прямыми волосами, подстриженными под каре. Ее нельзя было назвать симпатичной, но в глазах Инессы Октябревой и по прошествии стольких лет угадывались какой-то внутренний огонь, упорство и сила. Эта ярая комсомолка не оставила бы подготовку праздника просто так. Тем более что в него уже были вложены силы, идеи и время. Но, судя по всему, утренник не состоялся. Почему же?

Перебирая страницы личного дела, Инюшкин наткнулся на небольшую докладную записку. В ней говорилось, что Ирина Попова потеряла сознание на уроке рисования 10 декабря 1934 года, после чего школьная медсестра вызвала «Скорую помощь», и комсомолка была госпитализирована. К дальнейшему прохождению практики она сможет вернуться после выздоровления. Однако, судя по тому, что документов с более поздними датами не было, оставалось сделать вывод, что в школу Инесса не вернулась.

Еще раз перебрав по листочку все личное дело девушки, Дмитрий Николаевич убедился, что ничего не упустил. След опять обрывался. Это уже начинало злить. Что же с Октябревой случилось, в конце концов?! Теперь его уже заинтересовали не только ее материалы по новогодней елке. История самой девушки была такой таинственной и загадочной, что вызывала не меньший интерес. А может, даже и больший – ведь Инесса была живым человеком, а не просто строчками на бумаге!

Инюшкин посидел несколько минут над закрытой папкой, поразмыслив, пришел к единственно правильному выводу: нужно найти отчет школьного врача из медпункта. Врач обязан был написать служебную записку, которая могла пролить свет на то, что стряслось с практиканткой, и дать путеводную нить для дальнейшего расследования.

Обратившись еще раз к начальнице отдела кадров, преподаватель узнал, что документация медпункта школы тоже аккуратно сохраняется, но копаться в ней придется уже Дмитрию Николаевичу самому, потому что у кадровиков хватает дел и без исторических раскопок. Это Инюшкина совсем не расстроило, даже наоборот. Поэтому он с готовностью взял ключ от архива, отпер дверь и стал рыться в ящике с документами за нужный год.

Отчеты медпункта были подшиты в пухлую папку, но учитель практически без труда обнаружил требуемую бумагу. Медицинская сестра Воронина Ю. В. записала, что практикантку Попову (Октябреву) в 11.34 утра 10 декабря 1934 года вахтер Жженов О. О. и учитель труда Каретников А. В. принесли в бессознательном состоянии с урока рисования. Привести девушку в чувство или установить причину обморока не удалось, и медсестра вызвала «Скорую помощь», которая увезла Попову в больницу. В какую именно и что стало с девушкой дальше, сведений, конечно же, не было.

Инюшкин оказался в тупике. Через столько лет выяснить, в какую именно больницу увезли практикантку, было совершенно немыслимо. И даже если бы это каким-то образом удалось, больничные медицинские карты никто не хранит по 70 лет – это вам не школьный архив.

Учитель литературы тяжело вздохнул, но решил не расстраиваться, а подумать над проблемой чуть позже. Он аккуратно сложил бумаги назад в коробку, убрал ее на полку, вернул ключ кадровичке и пошел в учительскую – до урока оставалось еще минут десять, можно было успеть выпить чашку чая.

Но не успел он открыть дверь в учительскую, как услышал голос завуча, звенящий от сдерживаемого гнева:

– …Виталий Алексеевич абсолютно безответственно ведет классные журналы. Он считает, видимо, что заполнять их ниже его достоинства. Я уже неоднократно ему говорила, что таким отношением он подводит не только себя, но и других преподавателей… но Личуну плевать. Честное слово, мне уже надоело! Я пойду с этим вопросом к директору. Сколько можно, в конце концов?!

Людмила Викторовна явно сердилась не на шутку. Но ее слова натолкнули Инюшкина на еще одну мысль, которая не пришла в голову раньше, – Октябрева тоже должна была вести журнал! Он даже не стал заходить в учительскую, а сразу направился в библиотеку – именно там, в каморке, где хранился дневник, Дмитрий Николаевич видел стопки старых классных журналов. Нужный должен быть где-то среди них.