Блудный сын - Дин Кунц Страница 40

— Боже, ну и упрямец же ты.

— Ты неисправима.

— Где ты взял это слово? Диалоги в «Крепком орешке» будут попроще.

Когда Карсон остановила седан у тротуара перед его домом, он не сразу вышел из машины.

— Как ты поедешь домой одна?

— Я — старая гужевая лошадь. Найду дорогу с закрытыми глазами.

— Если бы ты тащила на себе машину, я бы не волновался, но ты собираешься ехать на ней с большой скоростью.

— У меня еще и пистолет, но об этом ты не тревожишься.

— Хорошо, хорошо. Поезжай. Но если впереди окажется водитель, который ездит медленно, прошу тебя, не надо в него стрелять.

Отъезжая, она видела в зеркало заднего обзора, что он стоит на тротуаре, с тревогой глядя ей вслед.

Вопрос о том, влюбилась ли она в Майкла Мэддисона, не стоял. Оставалось лишь разобраться, насколько глубоко и насколько безнадежно.

Не то чтобы любовь не отличалась от трясины, из которой человек хотел бы выбраться. Она не считала влюбленного утопающим или подсевшим на иглу наркоманом. К любви она относилась исключительно положительно. Просто считала, что еще не готова к ней.

Ей следовало думать о карьере. Об Арни. У нее оставались вопросы, связанные со смертью родителей. В данный момент в ее жизни не было места для страсти.

Может быть, место для страсти найдется, когда ей исполнится тридцать пять. Или сорок. Или девяносто четыре. Но не сейчас.

А кроме того, если бы она и Майкл улеглись в одну постель, им обоим согласно действующим в полицейском управлении правилам пришлось бы искать новых напарников.

В отделе расследования убийств Карсон нравились далеко не все. Так что ей в напарники могли определить какого-нибудь козла. А сейчас у нее не было ни времени, ни терпения притираться к новому напарнику.

Не то чтобы она всегда следовала должностным инструкциям. Не относилась к тем, для кого написанное на бумаге — высший закон.

Но правило, запрещающее копам трахаться с копами, а потом работать вместе, Карсон полностью одобряла. Его авторы определенно руководствовались здравым смыслом.

Карсон не всегда соотносила свои действия со здравым смыслом. Иногда, если ты человек и доверяешь интуиции, приходилось решаться на безрассудные поступки.

Иначе тебе следовало уйти из полиции и подыскать себе работу инженера по технике безопасности.

Если же говорить о том, кто человек, а кто нет, то следовало помнить о наводящем ужас незнакомце в квартире Оллвайна, который прямо заявил, что он — нечеловек, веря, что лишен человеческого статуса, появившись на свет не обычным путем — папа брюхатит маму, — а благодаря удару молнии, оживившему тело, собранное из частей других тел, принадлежащих преступникам.

Или монстр (так он назвал себя сам, не нужно обвинять ее в недостатке политкорректности) ей почудился, а в этом случае она рехнулась, или был настоящим, то тогда, возможно, рехнулся весь мир.

Да по ходу этого утомительного и невероятного расследования она просто не может расстегнуть ширинку Майкла и сказать: «Я знаю, ты давно об этом мечтаешь». Романтика — штука деликатная. Ее нужно выращивать с нежной заботой, чтобы превратить во что-то прекрасное. На текущий момент у нее не было времени для оргазма, не говоря уже о романтике.

Если у нее и Майкла могло получиться что-то стоящее, она не хотела рушить будущее стремительным прыжком в постель, особенно сейчас, когда работа грозила раздавить ее, как асфальтовый каток.

Нет, такие мысли прямо указывали на то, что она глубоко и безнадежно влюблена. И волна любви накрыла ее с головой.

Ей удалось добраться до дома, не убив ни себя, ни кого-либо еще. Если б она действительно была такой бодрой, какой хотела казаться, наверное, не стала бы гордиться этим достижением.

Пока шла от автомобиля к дому, солнечный свет едва не ослепил ее. Даже в спальне солнечные лучи иголками кололи ее налившиеся кровью глаза.

Она опустила жалюзи. Задернула шторы. Подумала, а не выкрасить ли стены в черный цвет, но решила, что это уже будет перебор.

Не раздеваясь, упала на кровать и заснула еще до того, как подушка закончила продавливаться под головой.