Дитя в небе - Джонатан Кэрролл Страница 4

– Вы хотели эту грудь?

– Простите, что?

– То есть, я хотел сказать, такси. Вы ведь ловите такси?

– Да, спасибо, – Потому, как она смотрела на меня было ясно, что она принимает меня за умалишенного. Я поспешил вылезти и придержал дверцу, пока она садилась на мое место. От нее исходил какой-то нежный, напоминающий о лесе аромат. Я уже совсем было собрался спросить, как ее зовут, но сдержался. Разве на самом деле я так уж хочу знать, кто она такая? Ведь тогда она сразу станет для меня какой-то обычной Лесли или Джилл. Просто именем, почтовым индексом, номером карточки Дайнерз-клуба12 . Захлопнув за ней дверцу такси, я улыбнулся и в первый раз за сегодняшний день ощутил, что мне хорошо. Сам не знаю почему. Но теперь возвращение в пустую квартиру показалось совсем не таким мучительным как раньше.

Когда Фил впервые оказался в моей нью-йоркской обители, он усмехнулся и заметил:

– Комнатка в Бруклине, да?

Мы с ним немного посидели, а через некоторое время он вышел и вскоре вернулся с только что купленной книгой «Дневники Луизы Боган»13 . В ней он отметил одно место:

«Комнатка в Бруклине» Эдуарда Хоппера14 . Вот к какому жилищу тянется мое сердце: окна не оскверненные занавесками, почти полное отсутствие мебели, бесконечные крыши вокруг. Чистая постель, книжный шкаф, крошечная кухонька, душевный покой, одна или две полупустые комнаты. Вот и все, к чему я когда-либо стремилась в жизни, но так и не смогла обрести. Видимо, чересчур упорно я трудилась не над тем. Сосредоточь я все свои усилия на обретении этого жилья моей мечты, я без сомнения очень скоро преуспела бы в этом.

… Я просто должна в этом преуспеть».

У меня в шкафу всего две пары брюк, и я никогда не позволяю себе держать дома более пяти книг одновременно. Может быть, это и звучит довольно претенциозно и отдает каким-то псевдо-дзеном, но подобный образ жизни оказался для меня и весьма болезненным, и в то же время довольно поучительным. В душе я настоящий стопроцентный американец-яппи, поскольку просто обожаю вещи. Было время, когда я являл собой самую настоящую ООН разных престижных ярлыков и мне это страшно нравилось. Итальянские кожаные пиджаки, английские костюмы, парижские кашемировые свитера от Хилдича и Ки15 . Одним словом, был парнем, которому только подавай самые качественные вещи, причем, чем больше, тем лучше. А если на них красуется ярлык фирмы – что ж, я был вовсе не против того, чтобы выступать в роли ходячей рекламы. Тогда одной из самых восхитительных сторон положения кинорежиссера для меня было то, что от меня, как от молодого гения все именно этого и ждали. Обычный удел человека, выигравшего битву за Голливуд: стоит сделать хоть мало-мальски стоящий фильм, как тебя тут же уговаривают купить твои первые в жизни швейцарские часы фирмы «Патек-Филипп». И оглянуться не успеешь, как за бумажником уже лезешь в карман брюк от Мияке, а засыпая, выключаешь бра дизайн которого разработан либо Ричардом Саппером, либо Гарри Радклиффом. Да здравствуют излишества!

Но, переехав в Нью-Йорк, я сознательно избавился от всей этой мишуры. Может быть именно потому, что она мне так нравилась, а может и потому, что в квартире с голыми стенами обставленной лишь чистым воздухом просто легче жить.

Я вернулся после года проведенного в Европе, где приходилось жить в крошечных пансионах с туалетами в конце длинного коридора и с душем за отдельную плату. В начале поездки у меня на спине красовался пятисотдолларовый рюкзак из дорогого магазина «Охотничий Мир». Но еще на вокзале в Кракове у меня его увели. И почти весь год я проездил с купленным в том же Кракове простеньким фибровым чемоданчиком, в польском костюме, польских же ботинках и в грубом драповом пальто, приобретенном всего за четыре доллара на венском блошином рынке.

Я, конечно, читал и «Экономию» Торо16 , и жития некоторых святых, но до землетрясения и поездки в Европу я ни за что не согласился бы с тем, что довольствоваться малым лучше. Или что владеть меньшим – это на самом деле обладать большим. Благодаря уроку, преподанному мне в Кракове, я начал понимать, что без всех тех милых дорогих вещей, которых я лишился вместе с рюкзаком, вполне можно обойтись или заменить их другими. Притом чрезвычайно легко. Разве могут они быть дороги сердцу, если при желании всегда можно пойти и купить другие, точно такие же, хоть десяток?

Поэтому, вернувшись в Штаты, я избавился почти от всего, что у меня было. И вступил в нью-йоркскую жизнь лишь со своим верным польским чемоданчиком, экземпляром только что вышедшей книги Каллен «Кости Луны» и горячим желанием выяснить, есть ли на свете окна, из которых открывается вид, отличный от того, на что мне приходилось ежедневно взирать на протяжение последних двух лет.

Впрочем, от «прежних времен» две вещи у меня все же остались. Я просто не нашел в себе сил расстаться с ними. Видимо, очень трудно было вытравить из себя кинорежиссера до конца. Кроме того, я вовсе не был уверен, что мне так уж этого хочется. Я оставил себе маленькую видеокамеру и телевизор с видеомагнитофоном, купленные мною на остаток денег, полученных за фильм «Скорбь и сын».

Не снимая пальто, я прошел в комнату, включил телевизор и видеомагнитофон и поставил первую кассету. Присев на краешек дивана в позе кетчера, ожидающего первого в игре броска, я нетерпеливо потирал озябшие руки.

Наконец черно-белое мелькание помех прекратилось. На экране появилось лицо Фила. Он сидел на диване у себя в гостиной и ласково поглаживал Блошку. Собака полулежала у него на коленях и внимательно глядела в камеру. Из-за своих невероятно забавных морщинок и складочек она была похожа на большую живую сливочную помадку.

– Привет, старина. Мне страшно жаль, что все так вышло. Ты же знаешь, как я тебя люблю, и именно тебя мне больше всего не хватает. Ведь ты был моим единственным братом. За это-то я тебя больше всего и люблю. Впрочем, что это я все: ты-ты-ты. Уж больно зачастил.

Несколько дней назад я виделся с Дэнни. Думаю, он сможет ответить на большинство твоих вопросов. Прошу тебя лишь об одном: не спрашивай его ни о чем, пока не сделаешь двух вещей – не просмотришь эту кассету до конца, а потом не позвонишь Саше. И еще одно: постарайся не удивляться тому, что увидишь. За следующие несколько месяцев тебе предстоит проделать трудную и довольно неприятную работу. Надеюсь, кое-что из увиденного поможет тебе справиться с ней.

Ты спрашиваешь, откуда я знаю? Просто знаю, Уэбер, и все. Отчасти поэтому сейчас, когда ты это смотришь, я и мертв. Не сумел справиться с этой работой. Но тебе, думаю, она вполне по плечу. Притом так же считает и кое-кто еще.

И, наконец: вторую и третью кассеты тебе посмотреть не удастся до тех пор, пока ты не слетаешь в Калифорнию. Позднее ты поймешь, что я имею в виду.

В этот момент пес, похоже, увидел что-то рядом с камерой. Глядя прямо на меня, он начал лаять. Фил улыбнулся и ласково потрепал его, успокаивая. Собака обернулась, взглянула на него и лизнула ему руку.

– Я люблю тебя, Уэбер. Что бы там ни было, никогда не забывай об этом.