Большая книга ужасов 63 (сборник) - Елена Арсеньева Страница 39

Почему ее таким странным вещам учат?

Зачем?!

Ответа, как обычно, не было…

Наконец Лёлька заострила кость, примотала сырыми (и довольно противными на ощупь!) жилами к стреле и оставила для просушки.

На другой день испытала свое изделие – сначала, конечно, сделав лук из прочного, гибкого березового прута и привязав крапивную тетиву.

В «яблочко» Лёлька не попала, однако угодила не слишком далеко от него. То есть ее рукомесло было не таким уж плохим! И стрелком она оказалась не самым худшим!

Кроме этого, Лёльку учили – для начала тоже в кинозале – тому, как приготовить еду: самой, на костре. Или на странной маленькой железной печке («Используйте только березовые дрова!» – настойчиво повторял диктор).

Был фильм и про то, как добыть продукты для приготовления еды.

Потом начались практические занятия.

Каждый из обитателей Корректора должен был отыскать себе разные продукты и готовил свои собственные обеды и ужины – как и предупредил в самом начале Стюарт. Для этого на первом этаже здания имелось несколько просторных тренажерных классов. Для каждого из ребят – свой. А зайти в чужой класс было невозможно: дверь открывалась только для того, кому в этом классе предстояло заниматься.

Неведомо, как в других, но в Лёлькином классе обстановка постоянно менялась. Невозможно было понять, как это делалось, но Лёлька оказывалась то на самом настоящем пшеничном поле, то в небольшом лесу, то в загоне среди нескольких живых – живее некуда! – коз или коров. Или, например, в птичнике, где сидели на яйцах квохчущие куры, утки или гусыни. Следовало собрать пшеничные колоски или ягоды, коз или коров подоить, яйца из-под несушек вытащить.

Про то, как доить, Лёлька посмотрела отдельный фильм. Даже дважды посмотрела!

Вообще это – научиться доить, а потом или пить парное молоко, или оставлять его скиснуть, чтобы сделать простоквашу, сметану или творог, – оказалось самым простым. Хотя сначала Лёлька была уверена, что у нее ничего не получится! Ничего, получилось – уже на второй день как миленькая обмывала животным вымя и проворно тянула за соски, выцеживая молоко.

Куда трудней оказалось выбрать среди нескольких животных то, которое доить можно.

Только у одной козы из пяти молоко было безвредным. У остальных – смертельно опасным.

Точно так же лишь одна из птиц готова была подпустить Лёльку к себе и позволить забрать яйца.

Пытаться запомнить, какую козу или корову ты сегодня доила, с какой курицей поладила – и назавтра пытаться найти ее же, было бессмысленно. Каждый день состояние животных и птиц менялось.

К примеру, вчера эта коза к тебе льнула как родная, а сегодня так и норовит рогами поддеть, и ее желтые глаза пылают злобой! А курица аж шипит змеиным шипом и готова насмерть заклевать!

Лёльке следовало научиться еще при входе в загон улавливать знаки опасности, которые животные подают. Чувствовать исходящую от них угрозу. И к таким не то что не прикасаться, но даже и не приближаться, чтобы не стать жертвой их ненависти.

За что ее могла ненавидеть какая-нибудь корова, которая видит ее в первый раз – ну и Лёлька, соответственно, тоже раньше с ней в один детсад не ходила! – понять было совершенно нереально.

Точно так же невозможно было объяснить и козью ненависть. Или, например, ненависть кур!

Ну ладно, это хоть живые существа со своими чудами и причудами! А вот за что Лёльку могли ненавидеть колоски на пшеничном поле или ягоды земляники на лесной поляне или шиповника в лесу?!

А они ненавидели – судя по частым уколам в пальцы, которые к концу урока распухали и болели.

Стоило выйти из тренажерного класса, боль утихала, но на душе было довольно пакостно – и это ощущение не проходило до тех пор, пока на следующем уроке тебе не удавалось без ущерба для пальцев найти больше колосков или собрать больше ягод.

Тогда настроение улучшалось.

Правда, еще предстояло эти колоски вышелушить, зерна провеять – то есть очистить от мякины (чешуек, в которые было «одето» каждое зернышко), растереть на камнях, а потом, замесив из этой «муки» с водой и яйцом тесто, испечь на раскаленном в костре камне лепешку.

Ну и съесть ее вместе с собранными ягодами.

Запивая молоком, которое ты сама надоила…

Однажды Лёлька плохо провеяла зерна, не заметила в муке жесткую ость, и та впилась ей в горло. Лёлька пыталась прокашляться – но никак.

Горло болело.

К вечеру обитатели Корректора собирались на первом этаже в огромном манеже, где учились ездить верхом – причем не только на лошадях, но и на верблюдах, на ослах, даже на слонах!

Это было одно из немногих совместных занятий.

Тут Лёлькино хриплое покашливание было замечено.

Стюарт приказал сказать «А» и долго с задумчивым видом всматривался ей в горло, пока Лёлька не стала задыхаться. Тогда Стюарт велел рот закрыть и сообщил, что видел какую-то острую штучку.

Пальцами в горло не добраться, ногтями штучку не подцепить. Нужен пинцет.

– Лина, помнишь, ты подавилась, тебе кто тогда помогал? Адам, Стелла, Омар или Данила? – спросил Стюарт.

– Да какая разница? – огрызнулась Лина. – Они все уже в петлю полезли. Их не спросишь!

– Ей Данила помог, – вмешалась Мадлен. – Я помню. Он сделал пинцет из двух деревяшек. Отшлифовал их, отполировал…

– Ага, он сто лет возился, – проворчала Лина, – я чуть не задохнулась из-за этой поганой саранчи!

– Ты ела саранчу? – прохрипела Лёлька, передернувшись от отвращения.

Саранча была насекомым, а насекомых она и раньше, дома, ужасно боялась. Всех, кроме божьих коровок.

Почему-то даже бабочек Лёлька страшилась, даже очень симпатичных кузнечиков! Стрекозы вызывали брезгливое отвращение, а при виде таракана она вообще могла заорать. Про пауков и гусениц лучше не вспоминать, тут и до обморока было недалеко…

Понятно, что одна мысль о том, что надо есть саранчу, чуть не повергла Лёльку в истерику:

– Ела саранчу?! Зачем?! Почему?!

– Ну, вот такая я злодейка-убийца-преступница, – проворчала Лина. – Такая мне кара предусмотрена. Да ладно, саранча – не самая большая гадость. Вы вот, русские, щелкаете подсолнечные семечки. Я как-то пробовала. Немножко похоже, честное слово. А гусеница вяленая – это вообще не похоже ни на что…

В ту минуту, когда Лёлька решила, что ее сейчас стошнит – прямо вот здесь, на глазах у всех! – появился Джен с деревянным пинцетом в руке.

– Тот самый пинцет! Откуда он у тебя? – изумилась Лина.

Стюарт прищурился:

– Джен, а ты ведь в Данилиной комнате теперь живешь… Неужели он оставил?! Мы же должны все свои инструменты забирать с собой…