Номер 16 - Адам Нэвилл Страница 38

— Доброе утро, Эйприл. Как успехи?

— О, знаете, шаг вперед, два назад. Да нет, я шучу. Все отлично, честное слово!

— Похоже, вы действительно взялись за дело всерьез. Я видел контейнер.

— Наверное, еще день, и он заполнится.

— Новый контейнер привезут в пятницу.

— Спасибо. Спасибо за все, вы так мне помогли. Даже не знаю, что бы я без вас делала.

Он замахал руками и едва не улыбнулся.

— Это пустяки. Рад был помочь.

— Но я хотела спросить вас кое о чем. Это касается Лилиан.

Старший портье нахмурился и перевел взгляд на журнал.

— Разумеется.

— Дело в том, что у нее остался дневник. Точнее, дневники.

Старший портье сощурился и провел пальцем по строчке, которую читал.

— Что?

— И эти дневники… Они очень странные. Если честно, они меня перепугали до смерти. — Голос Эйприл задрожал. — Ее записи подтверждают ваши слова. Лилиан похожа на настоящую сумасшедшую. Мне кажется, она была больна, долгое время она серьезно болела. Обезумела.

Стивен сдержанно кивал, но не мог скрыть неловкости, как будто бы то, что говорила Эйприл, выходило за рамки обычного повседневного разговора.

— Но она часто упоминает других жильцов дома. В тетрадях не стоит дат, но, судя по некоторым деталям, я добралась до семидесятых. Так вот, я хотела узнать, не остался ли в доме кто-нибудь из числа тех, кто был с нею знаком.

Стивен поджал губы и уставился на столешницу.

— Дайте подумать.

— Вы не знаете кого-нибудь по имени Беатрис?

Стивен кивнул.

— Это Бетти. Бетти Рот. Она поселилась в доме еще до войны. Вдова. Но я сомневаюсь, что она была знакома с вашей бабушкой. Я никогда не видел, чтобы они общались.

— Это неважно! Поразительно, Беатрис до сих пор здесь? Они с Лилиан были подругами. В те времена, когда их мужья были еще живы. Как бы мне хотелось с ней поговорить!

При этих словах Стивен поморщился.

— Мне не часто приходится слышать подобные просьбы.

— Почему?

— У нее довольно сложный характер.

— Ну, если вы так говорите, она, должно быть, настоящая стерва.

— Этого я не говорил. — Стивен, улыбнувшись, развел руками. — Можете рискнуть, хотя сомневаюсь, что Бетти согласится с вами встретиться. А если и согласится, скорее всего, вы уйдете от нее либо в слезах, либо задыхаясь от бешенства.

— Все настолько скверно?

— Еще хуже. Ее собственная дочь, милейшая женщина, какую только можно себе представить, и та, уходя от нее, плачет. Остальные родственники боятся ее как огня. И почти весь Найтсбридж боится. Ее даже больше не пускают в «Харродс» и в «Харви Николс». Хотя она в последнее время редко покупает что-либо. И еще именно по ее милости у нас так часто меняются портье.

— Но…

— Знаю, она просто-напросто старуха. Но горе тому, кто ее недооценит. Кажется, я сказал достаточно.

— Спасибо за предостережение, но я должна попытаться. Она может знать, как умерла бабушка. И еще Лилиан упоминает пару по фамилии Шейфер и часто пишет, что их из дома и калачом не выманить.

— Да, это правда. Они постоянно живут в Лондоне, и я никогда не слышал, чтобы они выходили дальше, чем до магазинов на Моткомб-стрит, даже до того, как мистеру Шейферу сделали операцию на бедре. Теперь супруги уже очень стары, и к ним приходит сиделка. Сам Шейфер едва ходит. Ему ведь исполнилось девяносто.

Эйприл больше всего задело замечание Стивена о том, что супруги не уходят дальше магазина на углу. Даже спустя столько лет безумные записи двоюродной бабушки отражали нечто более весомое, чем просто фантазии больного разума.

— Вы не могли бы…

— Поговорить с ними? Конечно. Бетти спустится на ланч ровно в половину двенадцатого. Тогда я ее спрошу. Она никогда не пропускает поход в «Клариджиз». [9]

— А это далеко?

— Нет, на другой стороне Гайд-парка.

Эйприл кивнула, не в силах стряхнуть с себя вновь возникшее ощущение дискомфорта.

— Это было бы замечательно. Скажите, что о ней расспрашивала двоюродная внучка Лилиан, которая интересуется историей семьи, и что она будет благодарна за любую информацию. Пусть миссис Рот уделит мне всего несколько минут своего времени.

Стивен сделал запись в блокноте.

— Я позвоню вам или расскажу о результате лично, если встречу.

— Отлично.

— Но я не могу ничего обещать. Они, как правило, никого к себе не подпускают.

— Я понимаю. И в дневнике упоминается еще один человек. Художник, который когда-то жил здесь. Некто по фамилии, кажется, Хессен.

Пальцы Стивена замерли над строкой, какую он заносил в блокнот, но портье не поднял головы.

— Вы слышали о таком? — спросила Эйприл, и все внутри ее сжалось от волнения.

Стивен заморгал, посмотрел куда-то мимо нее, затем отрицательно покачал головой.

— Художник? Нет. Не слышал. При мне не было. И на здании нет голубой таблички. — Стивен говорил о мемориальных знаках, какими в Лондоне отмечают дома, где проживали знаменитости.

— Ну да. Это же было много лет тому назад. Наверное, он тогда был безвестным художником, а вовсе не знаменитостью.

На конторке портье зазвонил телефон. Рука Стивена потянулась к трубке.

— Прошу прощения, Эйприл, но я должен ответить на звонок.

Эйприл кивнула, стараясь, чтобы разочарование не отразилось на лице.

— Конечно. Мне пора идти. До свидания и спасибо вам.

Эйприл отправилась через напитанный влагой зеленый Гайд-парк на поиски улицы под названием Куинз-уэй. Она находилась в районе Бэйсуотер, с северной стороны огромного городского парка, за озером Серпентин, за лабиринтом тропинок и деревьев.

Сойдя с дорожки в мокрую траву, Эйприл так и шагала напрямик, пока парусиновые туфли не промокли насквозь. Она прошла через многочисленные сады, миновала колоссальный Мемориал принца Альберта, затем двинулась вдоль Кенсингтонского дворца, где когда-то жила принцесса Диана. Было приятно глотнуть свежего воздуха, посмотреть на нормальных людей, занятых повседневными делами: нянек с колясками, детишек в стеганых курточках; любителей бега трусцой, которые обгоняли Эйприл, тяжело дыша и мелькая потными розовыми ногами, или же, наоборот, стройные и худощавые, двигались легко, широкими шагами. Она ничего не выдумывает — чем дальше она отходит от Баррингтон-хаус, тем легче становится на душе. На нее больше не давит ощущение, будто она заточена в угрюмых коричневых комнатах.