Все лики смерти - Виктор Точинов Страница 38

Все было неправильно. Все наоборот… По кладбищу – да и по всему городу, наверное, – рассекали трупы. А мы, шестеро живых, забились в склеп и не высовывали носа.

Я не понимал, откуда их сразу набежало такое количество. Не понимал, пока Лариосик не пояснил – коротко, без подробностей.

Метро… В полночь в метро пустили воду. После того как комиссия, из больших шишек составленная, сунулась сдуру под землю, – и напоролась. Несмотря на всю охрану – напоролась. Как все там, в Купчино, произошло, я не спрашивал. Примерно представлял… Только что насмотрелся. Ведь достаточно на кладбище людей при стволах оказалось, и пользоваться умели… И что? Оружие наше предназначено живых делать мертвыми. И пугать – одного застрелишь, другие на рожон не полезут. А если противник изначально мертв и пугаться неспособен? Да еще размножается в геометрической прогрессии – быстро, без беременности и родов? Тогда дело труба.

И в чью-то сильно мудрую голову пришла идея мертвяков утопить. Наверное, этот умник никогда не видел, что случается, если вода заливает кишащий крысами подвал… Теперь увидел. Все мы увидели. Одно отличие все же есть – крысы, если почему-то не могут выбраться наверх, все же тонут. А тому, кто не дышит, опасность захлебнуться не грозит.

И все же я надеялся на лучшее. Тогда надеялся. Есть ведь у армии штучки куда серьезнее, чем легкое стрелковое полиции и ЧОПов. Против танка или «Буратино» когти и зубы как-то не канают… Рано или поздно проблему решат. Через задницу и с огромными жертвами, так уж у нас заведено, – но решат. Главное – уцелеть здесь и сейчас.

Что довольно проблематично… Приютивший нас склеп на роль неприступной для зомбяков крепости не годился. Хотя склепом он был лишь по названию, а на деле его кладбищенские работники давно приспособили под каптерку для своих надобностей: метлы держали, лопаты, прочий инвентарь… Двери, правда, надежные оказались: железные, толстые, изнутри запереть можно. Но с окнами беда. Здоровенные проемы, в них витражи из кусочков стекла, мутного, непрозрачного, – свет пропускают, но что снаружи происходит, не разглядеть. Навалятся мертвяки и вдавят внутрь, без вариантов. А они, говорил Лариосик, навалятся, как только покончат с теми, кто от них еще по острову-ловушке бегает… Сейчас у тех, бегающих, запах сильнее, и нас какое-то время не тронут. Потом и наш черед придет.

Возможностей для обороны никаких нет. Строевых двое – мы с Лариосиком, а в нагрузку три девки да очкарик-ботаник… И патронов мало. Очень мало…

Лариосик как раз патроны считал. Достал из кобуры, с мертвого мента снятой, «макаров», там же и запасной магазин оказался, в боковом отделении, все по уставу. Разрядил, из магазинов патроны выщелкал, пересчитал.

Парнишка-полицейский совсем молодой был, наверняка только-только после действительной… За пистолет-то он схватился, но его из штатной полицейской кобуры достать – целая история, а если еще на тебя зомбяки прут и руки дрожат-трясутся… В общем, все патроны на месте оказались: девять в ПМ, восемь в запасном магазине. Итого семнадцать штук.

Беда в том, что к нашим ИЖ-71 эти патроны не подходили. На вид служебный ИЖ точная копия ПМ, и калибр тот же, но патрон чуть короче и не такой мощный…

Разумеется, не повод, чтобы от лишнего оружия отказываться… Лариосик «макарку» снова зарядил, в карман сунул. Оно и правильно, с ментовской кобурой лучше в нынешней обстановке не связываться.

Я говорю, негромко, чтобы нестроевые не услышали: делись, дескать. И пистолет вроде как невзначай в руке держу.

Он волком на меня смотрит, как будто не я четыре кровных патрона сжег, его прикрывая, пока он кобурой разживался. Но и Лариосика понять можно, так уж сложилось, что патроны сейчас – это жизнь. В самом прямом смысле, без преувеличений. У кого больше патронов, тот дольше проживет. А жить всем хочется.

Как ни зыркал, а поделился своими «ижевскими» патронами… И стало боеприпасов у нас почти поровну.

Тем временем девицы наши чуть-чуть охолонули от потрясения. И тут же закатили истерику. Не все, две из трех. Третья у стеночки сидела тише мыши, с глазами выпученными. Очкарик ее за руку держал, говорил что-то тихонько, но она, похоже, не слышала. Не знаю уж, вместе эта парочка на похороны заявилась или только сейчас познакомились… Да и без разницы.

А две других девицы феминистками оказались. Футболки на них одинаковые, но сами вполне могли бы комический дуэт составить – на контрасте играя, на противоположности. Одна жирнющая, втроем не обхватишь, вторая как спичка, за шваброй спрятаться может…

В общем, феминистки на нас с Лариосиком наезжать начали, громко и визгливо: да как же так, отчего мы, два здоровых мужика при оружии, их драгоценные жизни не спасаем? Отчего в нору забились, с зомбями не воюем?

Вот стервы…

Сами ведь только что с плакатиками стояли, за толерантное отношение к инфицированным ратовали. Ну и вышли бы наружу, и проявили бы толерантность…

Но они на нас отчего-то ополчились, вопят в два голоса. Лариосик миндальничать не стал. Подошел к жирной, говорит: заткнись. Куда там… Он ей в рожу заехал на полуслове. От души, не символически, а так, как мужиков бьют, – эмансипация так уж эмансипация. Морду лица неплохо раскроил, пару зубов вынес.