Дитя в небе - Джонатан Кэрролл Страница 38

Когда Уэбер однажды вечером пришел к нам на ужин, он сказал, что мы производим впечатление супружеской пары.

– Некоторые люди долгие годы живут вместе, но все равно никогда не кажутся подходящими друг другу. Как будто живут на разных этажах. А у вас все по-другому.

Мы были с ним вполне согласны. Странно было только каждый день уходить на съемки такой жестокой вещи, как «Полночь убивает», а потом вечером снова возвращаться домой к Саше и Блошке и к жизни, которая стала столь наполненной и приятной.

Сейчас, вспоминая то время, я понимаю, что долго такое продолжаться не могло. Я знал, что это счастье принесла мне вовсе не «Полночь». Саша восхищалась вовсе не Кровавиком, а моей колонкой в 'Эсквайре «, где я писал о жизни в Голливуде. И, тем не менее, хотелось мне того или нет, именно Кровавик был моим хлебом и маслом, и в размышлениях о нем я проводил значительную часть своей жизни.

Однажды, когда мы лежали в постели и наблюдали за Блошкой, топтавшемуся на одеяле в поисках местечка, где бы прилечь, Саша спросила, откуда взялся Кровавик.

– Ты имеешь в виду – на самом деле или в фильме?

– На самом деле. Откуда он взялся в тебе?

Блошка наконец шлепнулся на кровать и, по чистому совпадению, тоже уставился на меня, будто, как и Саша, ждал ответа.

– Из рок-н-ролла.

– Из музыки?

– Нет, не совсем. Когда я был мальчишкой, отец в первый и последний раз вывез нас на каникулы в БраунМиллз, в Нью-Джерси. Единственное, что там было примечательного, так это наличие тинистого озера и близость к Форт-Диксу, одной из самых крупных военных баз на Восточном побережье. У нас был домик в чаще леса, а вокруг жили семьи военных с базы. Одно семейство носило фамилию Мазелло, а его глава служил в военной полиции. Мы с сестрой проводили у них много времени, потому что у них было трое детей примерно нашего возраста.

Как-то раз, после купания, мы сидели у них на заднем крыльце, лакомясь шоколадными пирожными с орехами и слушая радио. Это была передача какой-то станции из Трентона. Помнишь песню «Время обезьяны» Мейджора Лэнса? И вдруг она прерывается экстренным выпуском новостей. На территории базы к машине военной полиции неожиданно подошел какой-то человек, нагнулся и в упор застрелил двух сидящих в ней полицейских. Одним из них был мистер Мазелло.

Мы все переглянулись. Я очень хорошо это помню, потому что у всех рты были набиты пирожными, и мы усиленно жевали.

– Ты использовал эту сцену в одной из «Полуночей»!

– Правильно, в «Снова полночь». Я снял все в точности так, как это было в действительности: у старшего сына Мазелло отвалилась челюсть, и изо рта посыпались крошки пирожного. Потом он вдруг зажмурил глаза и начал дико выкрикивать: «Рок-н-ролл! Рок-н-ролл!» и продолжал кричать до тех пор, пока не пришла его мать, и, все так же стоящим на коленях, не утащила его в дом.

– Как ты мог использовать такое, Фил? А что, если кто-нибудь из этих детей видел твой фильм?

– Так и было. Один из них написал мне письмо, в котором обозвал меня ублюдком.

– Зачем же ты это сделал?

– Позволь мне закончить. Родители страшно перепугались, что этот убийца может придти и перестрелять нас, поэтому в тот же вечер упаковали вещи и рвану ли домой. В машине я задремал и увидел сон, в котором человек с серебристым бесстрастным лицом гнался за мной, выкрикивая «Рок-н-ролл!» Потом этот сон периодически снился мне всю жизнь. Он и до сих пор жутко меня пугает.

Этот Рок-н-ролл буквально травмировал меня. Каждый раз, слыша по радио или прочитав в газете об очередном убийстве, я вспоминал о Рок-н-ролле. Я был уверен, что его звали именно так и, скорее всего, это преступление совершил он. Мать регулярно читала «Нешнл Инкуайрер» и все убийства, мозги на полу, кровь на стенах, для меня были его рук делом. Каждый представляет зло по-своему, и мое зло носило облик Рок-н-ролла. Война в Африке? Виноват Рок-н-ролл. В Дарьене пропал ребенок? Опять Рок-н-ролл. Он был олицетворением всего плохого. Он заполнял собой все. И каждый раз, когда мне снился этот сон, он становился все кровожаднее и ужаснее, поскольку в мыслях я приписывал ему и многое другое.

Саша вздохнула.

– Интересно, сколько же в этих фильмах взято из твоей жизни?

– Больше, чем мне хотелось бы.

– А тебе от этого становится легче? Это что –своего рода катарсис?

– Иногда. Зачастую все лежит слишком глубоко. Как эти катера, на которых катают туристов во Флориде, сквозь прозрачное днище которых можно наблюдать за большими рыбами, проплывающими в глубине. Иногда то, что я снимаю подобные сцены, позволяет мне становиться ближе к вещам, но я лишь вижу их, вижу их темные тени. И не могу выловить их.

Бывают ночи, когда вы становитесь близки настолько, насколько вообще возможно. Обычно это начинается с нескольких доз чудесного, всепоглощающего секса, но потом расцветает, превращаясь в нечто гораздо более глубокое и необыкновенное. Вы начинаете делать друг с другом то, о чем до этого могли лишь фантазировать. Затем, немного успокоившись, начинаете рассказывать о себе или о своей жизни такие потаенные вещи, которые, казалось, никогда никому и не расскажешь. Уэбер называл подобные ночи «святыми «, и мне такое название кажется вполне подходящим. С его точки зрения, в зрелом возрасте мы крайне редко бываем «просто « честными. Нам это либо ни к чему, либо мы считаем, что в повседневной жизни говорить правду вредно, а потому и не говорим.

Именно в этом одна из причин того упадка, который претерпела в наш век религия – ведь чтобы по-настоящему обрести Бога, ты должен быть честен. Чтобы быть честным, нужно, прежде всего, непредвзято взглянуть на себя самого, но это, как правило, слишком мучительно. В итоге, мы вместо этого учимся поклоняться вещам материальным, поскольку все материальное не только достижимо, но и обретение его не сопряжено с наличием каких-либо личных достоинств или просто достойного поведения, как того требуют высшие цели. Нам не нужна добродетель, нам нужен «мерседес „, К чему серьезные отношения с женщиной, когда ты можешь воспользоваться всеми их приятными сторонами, не связывая себя никакими обязательствами? В конце концов, даже СПИД является идеальным потребительским заболеванием: его источник – либо плохой секс, либо плохие иглы. В наше время просто не может быть никакой «кары Господней“. Всякие там моровые язвы– это, скорее, для Темных веков.

Впрочем, я, кажется, начинаю отвлекаться. Но почему же, если подумать, мы так честны в наши «святые « ночи? Да потому, что именно в эти часы мы ближе всего к смерти. В ту ночь мы с Сашей обсуждали смерть. Мы говорили о том, какой ее себе представляем (мы ошибались), каким будет наш конец (я ошибался), и как бы нам хотелось быть похороненными. И я, и она говорили обо всем этом так, будто один из нас обязательно будет присутствовать при последних минутах жизни другого и исполнит его последнюю волю. После этого мы снова предались любви, поскольку после разговоров о смерти всегда чувствуешь себя куда более недолговечным и голодным.