Хозяйка колодца - Татьяна Корсакова Страница 37

– Только у меня всего одна подушка. – Марьяна сидела на краю тахты.

– Это не проблема, я могу обойтись и без подушки, – Морган присел рядом.

– Мы просто ляжем спать.

– Ну разумеется. Вечерок был… выматывающий. Сон – это единственное, что нам сейчас нужно.

И ведь он почти не кривил душой. Ну разве что самую малость.

Морган уже лежал у самой стены, забросив руки за голову, а Марьяна все кружила по комнате, поправляла, убирала, выключала. Действия эти казались ему совершенно лишними, но нарушать привычный ход вещей он не собирался. Наконец погас ночник, комнату освещал лишь красный свет догорающего камина. Марьяна легла на тахту, на самый край, натянула одеяло до подбородка.

– Спокойной ночи, – послышалось в темноте.

– Спокойной, – он улыбнулся, перевернулся на бок. – Не бойся, все будет хорошо.

– Хочется верить. – В ее голосе не было ни капли оптимизма.

Морган проснулся от холода. Холод заполнял комнату, оплетал тело ледяными щупальцами. В кромешной темноте Морган попытался сесть. Холод и сырость тут же забрались за пазуху, сквозь кожу просочились в тело, пропитали его, как вода пропитывает губку. Это место другое, не уютная гостиная старого флигеля, это шахта, бездонная, сочащаяся холодом и сыростью, наполняющаяся странными звуками: плеском воды, шорохами, тихим девичьим голосом. Колыбельная доносится сверху. Если поднять голову, то можно увидеть звезды. Оказывается, со дна колодца даже днем можно увидеть звезды. Теперь он точно это знает. Колыбельную нарушают лязг металла и сиплый голос:

– Ты все еще жива?..

Отвечать не хочется, на разговоры нет сил. Все силы выпил холод. Босые ноги касаются мокрого камня. Воды немного, с ладонь высотой. Можно сесть, обхватить колени руками. Можно даже лечь, но это не спасет от холода. И от воды не спасет. Вода сочится из трубы, пока еще тонкой струйкой, но скоро ручеек превратится в поток…

И вот уже нечем дышать, тело, точно щепку, кружит в водовороте, отрывает от каменного пола, тянет вверх, к забранному кованой решеткой небу. Страшно…

Морган очнулся от собственного крика, а еще от чужих ладоней на своем лице…

В темноте, такой же кромешной, какая была во сне, он почти ничего не увидел, но здесь, в этом реальном мире, было жарко. Реальный мир окутывал теплом, гладил по лицу горячими ладонями, шептал испуганно:

– Морган, ты что? Я едва тебя добудилась. Что-то случилось, да? Тебе плохо?

Жаркий шепот совсем рядом, над ухом. А если шепот рядом, значит, губы тоже рядом. Теплые, настоящие…

Перехватить запястье, поцеловать в то место, где тревожно бьется тонкая жилка. Сначала одну руку, потом другую.

– Мне не плохо, мне хорошо.

Когда ты только что умирал, захлебывался озерной водой, а потом вдруг очнулся в постели красивой женщины, когда ты больше не мертвец, а мужик из плоти и крови, хочется жить. Отчаянно, на полную катушку. Подминая под себя гибкое женское тело, стаскивая с него халат, перемежая извинения с нетерпеливым рычанием, стараясь одновременно быть нежным и получить свое – вот это настоящая жизнь!

– …Что тебе приснилось?

Они лежали рядом, уставшие, получившие все, что хотели от этой ночи и друг от друга. И Марьяна больше не куталась в свой халат. Даже в простыню не куталась, потому что в комнате было тепло и тела их до сих пор хранили недавний жар.

– Что это было? – Ладонь Марьяны легла ему на грудь мягко и требовательно одновременно.

– Я умирал, – сказал Морган беспечно. Теперь легко было быть беспечным, а о том, что призрачный мир может вернуться, стоит лишь заснуть, лучше пока не думать.

– Это, наверное, была очень страшная смерть, – Марьяна говорила серьезно.

– Да, не из самых приятных. – Он поймал ее руку, поцеловал ладонь. – Но ты меня спасла.

– Ты тоже меня спас.

– Главное, чтобы взаимные спасения не превратились в рутину. – Он пытался шутить, но чувствовал, как далеко Марьяне до настоящего спокойствия. Да и ему самому далеко, если уж начистоту. С колодцем и творящейся вокруг него чертовщиной придется разбираться, потому что все дорожки, все ручейки в этом чертовом саду ведут к колодцу.

– Моя жизнь и так сплошная рутина. – Марьяна потерлась щекой о его плечо. – Была до недавнего времени. Теперь все изменилось.

– Надеюсь, я внес некоторое разнообразие.

Это был всего лишь секс, отношения, которые в обычных обстоятельствах не связывают и не привязывают, не дают ложных обещаний, но Моргану отчего-то хотелось, чтобы эта ночь запомнилась Марьяне не ужасами, а вот этим их… экспромтом.

– Внес. – Она перекатилась на живот, натянула на себя простыню.

– И теперь мне пора валить?

За окнами забрезжил рассвет, еще слабый и неуверенный, но неуклонно набирающий силу.

– Я сварю тебе кофе. – Это был странный ответ – ни «да», ни «нет».

– Прямо сейчас?

– Утром.

– То есть я пока могу расслабиться?

– Можешь даже поспать.

– Знаешь, что-то мне не хочется спать.

– А чего тебе хочется?

– Еще секунду назад мне казалось, что ничего, но я пересмотрел свои взгляды…

Этой ночью они так и не уснули, но Морган совсем не возражал против бессонницы такого рода. Да и сама Марьяна не выглядела смертельно усталой. В рассветных лучах ее кожа отливала золотом, а веснушки сделались яркими и по-девчоночьи задорными.

– Все-таки я сварю нам кофе. – Она села, спустила босые ноги с тахты, попыталась закутаться в простыню.

– Погоди, – Морган потянул на себя простыню. – Дай-ка взглянуть.

Эта штука всю ночь упиралась ему в грудь, мешала добираться до Марьяниной шеи. Слишком тяжелая, слишком массивная для повседневного украшения. Пришло время глянуть, что это такое.

Медальон был сделан в виде рыбки, красивой, явно старинной, с поблескивающей серебром чешуей. Это все, что успел увидеть Морган до того, как Марьяна накрыла медальон рукой, набросила на плечи халат.

– Я на кухню. Через час мне на работу. – Она вышла, почти выбежала из комнаты, а когда Морган, умытый и одетый, зашел в кухню, медальона на шее у Марьяны уже не было.

Кофе пили молча, и в молчании этом была неловкость, которой Моргану хотелось бы избежать. Обычно в его привычной холостяцкой жизни утро после бурной ночи не доставляло особых неудобств, но с Марьяной все было иначе.

Про альбом графа Лемешева Морган вспомнил уже на выходе. И как только вспомнил, во взгляде Марьяны промелькнуло что-то очень похожее на досаду. На мгновение Моргану даже показалось, что она передумала отдавать ему альбом. Но если у Марьяны и были какие-то сомнения, то она успешно с ними справилась, в джип Морган усаживался уже с альбомом под мышкой.