Обитель Джека Потрошителя - Лана Синявская Страница 37

Разговор с маленькой девочкой о жизни и смерти еще долго не выходил у меня из головы. Насколько я поняла, Андрей взял на себя заботу о ней добровольно, после того как ее мать погибла в автомобильной аварии. Его поступок не мог не вызвать у меня уважение. Я уже не могла противиться своему чувству к этому человеку, и тем больнее было подозревать его в чем-то. А после разговора о зеркале я поняла, что он знает гораздо больше, чем говорит.

Уложив спать девочку и едва попрощавшись с Андреем, я поспешно покинула его дом, опасаясь того, что придется ему рассказать о нашем с Полинкой разговоре.

Уже вернувшись к себе домой, я все продолжала думать о них обоих, отчего-то испытывая сильное чувство тревоги, как если бы знала, что им угрожает опасность. Вот ведь бред! Андрей, да и Полинка тоже чувствовали себя вполне благополучно и в общем-то не нуждались в моей опеке. Но странное тревожное чувство не проходило.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я заставила себя вновь вернуться к размышлениям о загадочной и внезапной кончине Романа. Я по-прежнему считала его убийцей Инессы и девочки-балерины из театра, так как не видела более подходящей кандидатуры, но теперь почему-то это было мне неприятно. Я уже не чувствовала такой уверенности, как раньше, а к тому же боялась признать, что если Роман невиновен, то убийца Инессы кто-то из своих, из тех, кто был в рождественский вечер в гостях у Наташки.

Рассуждала я так. Все они вполне нормальные, уважаемые люди. Когда явный псих начинает угрожать вам, вас это может волновать, а может и не волновать. Но когда здоровый человек начинает действовать как псих, меня такое пугает. Кто же из нас мог внезапно свихнуться и совершить жестокое убийство? Диана – преуспевающая бизнес-леди, которая всегда требует для себя самого лучшего, уверенная в своей способности платить за это? Или ее муж? Насколько я поняла, он человек удивительного эгоизма и болезненного самолюбия. Вывести его из себя ничего не стоило, но мог ли он убить? Да, он самоуверенный, наглый, эгоистичный и… Это подходящие качества для убийцы. Но мотив? Зачем ему убивать незнакомую женщину и совершенно постороннюю девочку? Кисейная барышня Милочка подходила на роль жестокого убийцы в еще меньшей степени. Юрку я знаю достаточно хорошо, чтобы не заподозрить ни на минуту. Андрей… Нет, этот человек не может, не должен оказаться убийцей! Я никогда не поверю в такую возможность и надеюсь, что мне не придется этого делать. А крошечного червячка сомнения следует придушить в зародыше.

И все же я понимала, что, пока не отыщу убийцу, буду подозревать всех этих людей в той или иной степени. Выход имелся один: найти убийцу или сойти с ума от своих подозрений.

* * *

Когда мне стало казаться, что я окончательно зашла в тупик, я вдруг вспомнила о Лие, убитой маленькой танцовщице из театра, и о своем желании отыскать ее родственников. Или подругу, о которой мне поведала Сима. Как же звали эту девочку? Я помнила, что записала ее имя на клочке бумаги, который потом куда-то засунула. Торопливо вывалив на стол содержимое своей сумки, я принялась торопливо перебирать кучу барахла, скопившегося там за много месяцев, в надежде отыскать заветный листок.

«Настя Грачева» – вот что было нацарапано поперек наспех вырванного из блокнота неровного листка в мелкую клеточку. Если Настя была действительно близкой подругой Лии, то я смогу кое-что узнать об окружении девочки. Вдруг да и обнаружится какая-нибудь связь, которая приведет меня к успеху? Настя и Лия жили в одном доме на улице Федосеевской, только мне не был известен его номер. Но сейчас я была полна энтузиазма и решила отправиться туда на следующее же утро. Пусть для того, чтобы отыскать этот дом, мне придется пройти всю Федосеевскую из конца в конец.

Таким образом утром следующего дня я оказалась посреди улицы Федосеевской. Денек выдался хмурый и пасмурный, даже в начале десятого небо давило свинцово-серой тяжестью, зато мороз был не таким лютым, с неба мягко сыпалась снежная крупа. В этот час улица выглядела почти безлюдной. Отчего-то даже дети, несмотря на зимние каникулы, не спешили покидать теплые дома ради зимних развлечений типа катания с горки и игры в снежки. Помнится, нас в детстве было не загнать с утра до позднего вечера, но нынешние детки, очевидно, предпочитали другие виды отдыха.

Я старательно вертела головой во все стороны, надеясь обнаружить подходящего для расспросов собеседника, и медленно, прогулочным шагом двигалась вперед по хорошо утоптанной снежной тропинке. Я почти дошла до конца длинной улицы, но так и не встретила никого, с кем можно было бы поговорить. Несмотря на вчерашнюю браваду, компанию толкущихся возле пивнушки мужичков я постаралась миновать как можно скорее, оставив этот способ на самый крайний случай.

Вывеска «Продуктовый магазин» бросилась мне в глаза еще издали, и я посетовала на свою несообразительность: в таком месте продавщица – если только она не поступила на работу сюда вчера вечером – должна знать буквально все про здешних обитателей.

На этот раз мне повезло. Тетя Катя, с которой я познакомилась, проработала в данной торговой точке без малого сорок лет и знала всех жителей улицы если не по именам, то в лицо-то уж наверняка. Судя по тому, каким любопытством загорелись все еще зоркие глазки тети Кати при моем появлении, новые люди в районе появлялись не так уж часто.

Чтобы соблюсти приличия, я честно купила завалявшийся на витрине шоколадный батончик со странным названием «Шок» и долго отсчитывала мелочь, мысленно подбирая слова для начала разговора. Продавщица не выдержала первой.

– Да вот же у тебя тут как раз набирается! – сказала она и, перегнувшись через прилавок, ловко выудила из кучи высыпанных мной из кошелька монет нужную сумму.

– Спасибо, – поблагодарила я с улыбкой, – а то я что-то совсем запуталась.

– Немудрено, – хмыкнула продавщица. – И чему вас только в школе учат! Надеетесь только на машинки свои вычислительные, совсем в уме считать разучились.

Ее ворчание было беззлобным. Я поняла, что за долгие годы общения с людьми у тети Кати выработалось особое отношение к посетителям, которых она считала своим долгом опекать и поругивать время от времени.

– Теть Кать! Мне кефир и полбуханки, – звонко раздалось от двери. Я обернулась, заметив у входа парнишку в облепленном снегом куцем пальтеце. Через плечо у него висели коньки, а в одной руке была зажата клюшка.

– Ты, хоккеист, покупки домой занести не забудь, прежде чем на каток идти, – велела тетя Катя, отдавая мальчишке требуемые продукты и ловко отсчитывая сдачу.

Тот пробормотал в ответ что-то невразумительное.

– Ты чья же будешь? – спросила меня тетя Катя, когда юный спортсмен умчался.

– Вообще-то я к Майзелям…

– Значит, на похороны, – быстро кивая головой, вздохнула продавщица.

– А разве похороны сегодня? – удивилась я.

– А ты что, не знала? Тело-то не сразу отдали. Все в морге держали… – Она снова вздохнула. – Только одну ночку девочка и провела в родном доме, а сегодня сразу на кладбище. Горе-то какое, господи…