Не ложись поздно - Роберт Лоуренс Стайн Страница 37

Больницу я обнаружила только после того, как во второй раз объехала квартал. Дороги в Мартинсвилле односторонние и запутанные донельзя, так что, хоть городок и расположен впритык к Шейдисайду, чтобы добраться до любого района нужно изрядно попетлять. Здесь не найдется ни одного прямого маршрута.

Пока я вела машину, у меня было время порассуждать. Мысли были невеселые. Чем больше я думала о бедной Раде, тем страшнее мне становилось.

Она работала до меня. Нанялась к Бренде Харт заботиться о Гарри. И с ней происходили ужасные вещи. Настолько кошмарные, настолько жуткие, что бедняжка загремела в дурдом.

Само собой, меня в первую очередь занимал вопрос: неужели я следующая?

Больница представляла собой высокое белое здание с лепниной, обнесенное живой изгородью. С трех вишневых деревьев, что росли перед ним, уже облетела большая часть цветов. Я припарковала машину на стоянке для посетителей и пошла по узкой, мощенной булыжником дорожке к боковому входу.

Бронзовая мемориальная дощечка возле двери извещала, что больницу построил в 1911 году некто Якобус Фиар. Рядом с надписью был высечен профиль почтенного господина в котелке.

Ладно больницей Страха хоть не назвали, подумала я.

В дверях меня встретил мужичок средних лет со всклокоченными седыми волосами, одетый в серую униформу, как у смотрителя или сторожа. Щеки его покрывал густой румянец, а глаза сияли, словно мое появление страшно его обрадовало. Он был выбрит до того гладко, что казалось, будто вместе со щетиной он содрал немножко и кожи.

– Я бы хотела повидать одну из пациенток, – сказала я.

Вместо ответа мужичонка придержал мне дверь и засеменил по длинному тусклому коридору с темно-зелеными стенами и кафельным полом. Пахло моющим средством, едкий такой, хвойный запах. Из глубины коридора доносились голоса, крики, смех и музыка – незнакомая, но приятная мелодия в стиле рок.

Мужичок бодро семенил впереди, выкатив грудь и расправив плечи. Он подвел меня к круглому столику перед стойкой регистрации в холле. Табличка на стойке гласила: «Справочная», но за ней никто не сидел.

Мужичок улыбнулся, пламенея щеками, и жестом предложил мне подождать. Потом взял мою ладонь, поднес к лицу и лизнул ее.

– Эй! – Не успела я отдернуть руку, как этот чудак всю ее обслюнявил. Визгливо хохотнув, он повернулся и побрел прочь странной, скованной походкой, держа спину прямо, будто аршин проглотил.

«Ну а чего ты ожидала? – сказала я себе. – Психушка все-таки».

Откуда-то с другой стороны коридора послышались горестные стоны. Кто-то причитал:

– Гори, гори, моя хлопушечка! Гори, гори, моя хлопушечка!

Потом наступила тишина.

Где-то за спиной звучала песня Барри Манилова.

У меня вдруг возникло сильное ощущение, что мне здесь делать нечего.

Надо было позвонить сначала. С чего я решила, что сейчас подходящее время для посещения?

Конечно, мне отчаянно хотелось поговорить с Радой. Но этот гомон в длинных коридорах, эти жалобные стоны и возгласы…

Голоса переросли в гул. Гул – в рев.

Отвернувшись от столика, я обнаружила, что за стойкой, будто по волшебству, нарисовалась женщина, возрастом примерно под полтинник. Ее волнистые каштановые волосы были перехвачены на затылке красной резинкой, шею украшал пестрый платок, а одета она была в блузку и строгий деловой костюм с приколотой к лацкану золотой брошью в виде птицы.

Регистраторша прокрутила вниз изображение на компьютере и стала набирать что-то на клавиатуре, свет монитора отражался в ее глазах. Наконец она повернулась ко мне:

– Прошу прощения. Я отлучалась на обед.

– Ничего страшного. Мне не пришлось долго ждать. Я…

– Тревис облизал вам руку? – поинтересовалась регистраторша.

Я почему-то держала ладонь на весу.

– Облизал, да.

Она покачала головой, но глаза ее удовлетворенно блеснули.

– Он и мухи не обидит. Так он показывает, что вы пришлись ему по душе.

– Я… я хотела бы кое с кем повидаться, – пробормотала я. – Это ничего? Часы посещения еще не закончились?

Женщина помрачнела. Взглянула на экран, потом опять на меня.

– Кого из пациентов вы хотите навестить?

Тут я спохватилась, что не знаю полного имени.

– Э-э… ее зовут Рада, – сказала я.

Регистраторша моргнула.

– Рада Фергюс?

Я кивнула.

Она потеребила брошь на лацкане пиджака.

– Вы член семьи?

– Нет. Близкая подруга, – солгала я.

– Что ж… Для вас могу и посмотреть, – сказала женщина, покусывая губу. – Только боюсь, что Рада сегодня не совсем в кондиции.

– Извините, – промямлила я. – Я только с разрешения…

Она сняла трубку служебного телефона и с кем-то переговорила, не сводя с меня глаз. Поцокав языком, продолжила разговор на пониженных тонах – я ни слова не могла разобрать.

– А как тебя зовут? – спросила она, повесив трубку.

Я представилась. Она подала мне учетную книгу.

– Распишись вон там, внизу. Раду отвели в библиотеку. Ты сможешь поговорить с ней там.

Я отметилась. Рука так дрожала, что я даже не смогла разобрать в получившихся каракулях собственное имя. Откуда-то из глубины коридора донесся тоскливый вой, кто-то залился визгливым хохотком. Два столь разных звука слились в один, эхом гуляя по залу ожидания.

Женщина указала в правый коридор:

– Библиотеку найти нетрудно. Это почти в самом конце коридора.

Я поблагодарила.

– Рада, может, покажется тебе немножко странной, – добавила регистраторша. – Ей дали легкое успокоительное, так что речь у нее малость заторможенная. Ну а так она ничего. Обычно.