Ночные легенды - Джон Коннолли Страница 36

О методах тех дознавателей говорить особо не приходится – они изложены в целом ряде источников. Ограничимся тем, что сестры Друри подверглись допросу с пристрастием, а с ними и еще десяток женщин из деревни, из которых две были замужем, три уже дряхлые старухи, а одной не было еще и двадцати. На их телах были найдены «отметины» – сочетания родинок и бородавок, специфические складки кожи в интимных местах, – которые были истолкованы как признаки их дьявольской натуры. Молодая девица под угрозой пытки созналась в практике ведовства, а также что видела, как Эллен Друри готовит зелье, изъявшее жизнь из новорожденных младенцев. Она же сказала дознавателям, что три женщины вовсе и не сестры, хотя их подлинные имена ей неизвестны. Наконец она живописала гульбища, что происходили на дому у тех женщин; в них якобы принуждали участвовать и ее саму, говорили изменнические богопротивные речи про святую Церковь и даже про самого короля. С таким вот признанием женщины предстали перед окружным судом, и им был вынесен приговор.

18 ноября 1628 года сестры Друри были повешены на деревенской площади в Андербери, а их останки закопаны в неозначенном месте к северу от кладбища, непосредственно за оградой. Та же участь была уготована и их сообвиняемым, но вмешательством королевского врача, сэра Уильяма Гарви, заинтересовавшимся природой «дьявольских отметин», якобы выявленных на телах осужденных, те женщины были переправлены в Лондон, где повторно предстали перед Тайным Советом, среди членов которого насчет их участия возникли разногласия. Затеялся вялый диспут. Пока он длился, пятеро из обвиненных умерли в заточении, а те, кто выжил, лет через десять были тихо выпущены и остаток своих дней провели в нищете и бесчестье.

Эллен Друри взошла на эшафот последней. Говорят, даже в преддверии смерти ее немигающий взор был вперен в истязателей, пока кто-то из родственников Броуди не метнул в нее горшок с горящей смолой. Волосы и рубище на женщине вспыхнули, лопнули глаза в глазницах, и мир ее померк навеки.

***

Доктор Эллинсон до глубокой ночи корпел над изучением ран, оставленных на теле Мэла Треворса. Самая крупная из них, поведал он за завтраком в гостинице Берку и Стоксу, шла внутри от живота до самого сердца, аж в пяти местах пронзенного чем-то, напоминающим длинные когти. На этом месте разговора сержант Стокс временно утратил аппетит к своему бекону.

– Вы хотите сказать, что человеческая пятерня вот так прошила тело? – спросил Берк, сопроводив свой вопрос жестом.

– Получается так, – пожал плечами врач. – Я пристально изучил его в расчете, что смогу найти какой-нибудь обломок ногтя, но безуспешно. Что, с учетом данных обстоятельств, весьма удивительно. Прорвать таким образом человеческие внутренности не так-то легко, и ногти скорей всего бы не выдержали. Из чего невольно напрашивается вывод: или ногти на руке были необычайной крепости, или же они каким-то образом были искусственно усилены – скажем, насадкой съемных металлических когтей.

Сколь-либо пополнить совокупную сумму сведений доктор не мог и по велению своей жены ретировался спать. Жена, как выяснилась, прибыла, чтобы сделать кое-какие покупки и препроводить своего усталого супруга домой. Внешности она была необычайной – высокая блондинка с пронзительными и несколько странными зелеными глазами: свет отражался в них словно в изумрудах, инкрустированных хрусталинками слюды. Звали ее Эмили, и прежде чем она повела своего мужа к двери, Берк сумел обменяться с ней всего парой фраз.

– Спасибо вам за помощь, – поблагодарил он, в то время как врач застегивал возле крыльца гостиницы пальто, а его жена подзадержалась внутри обменяться любезностями с дочерью хозяина заведения.

– Прошу прощения, что не смог больше ничем пригодиться, – сказал Эллинсон. – Дело хотя и мрачное, но весьма интригующее, так что чуть погодя хотелось бы взглянуть на Треворса еще разок, пока он не перешел под нежную опеку гробовщика. Может статься, я от усталости все же упустил какие-нибудь детали, способные оказаться полезными.

Берк кивнул, отстраняясь, чтобы дать пройти миссис Эллинсон.

И тут произошло нечто крайне любопытное. Прямо напротив Берка находилось зеркало с рекламой какого-то сорта виски, с которым он не был знаком. В темно-серебристой глубине зеркала Берк четко различал себя, а также проходящую мимо Эмили Эллинсон, но из-за какого-то, видимо, дефекта поверхности ее отражение перемещалось несколько медленней, чем она сама, и Берк готов был поспорить, что отражение как будто повернулось к нему лицом, хотя сам оригинал шагал, четко глядя перед собой. Но и это не все. В ту самую секунду то, повернутое лицо принадлежало не Эмили Эллинсон – удлиненное и будто тронутое тленом, с черной дырой вместо рта и местами странно обугленное, со следами сажи в мерклых глазницах. Тут миссис Эллинсон вышла вместе с мужем за пределы зеркала, и видение кануло. Берк подшагнул к зеркалу и увидел, что оно мутное и потускнелое, чего, собственно, и следует ожидать от носителя дешевой рекламы. Поверхность зеркала была в щербинках и мутных пятнах, так что у Берка даже собственное лицо пузырилось и мерцало переливами света как в балаганном паноптикуме. Тем не менее внутрь просочился тревожный холодок, и даже вид спокойно сопровождающей мужа миссис Эллисон не успокаивал – прихрамывая на ходу, доктор чуть ли не облокачивался об нее для поддержки.

На улочках Андербери тем утром почти не попадалось мужчин возрастом младше пятидесяти, что едва ли можно назвать необычным. Большинство городков и деревень сильно убыли в плане молодого мужского населения, и нет сомнений, что даже с окончанием затянувшихся военных действий пройдет много, много лет, прежде чем в местах вроде Андербери количественное несоответствие полов как-то уравняется.

Берк возвратился к детектив-сержанту. К остывшим остаткам своего завтрака он больше уже не притрагивался.

– Что-нибудь не так, сэр? – подняв глаза, спросил сквозь еду Стокс, у которого с уходом врача аппетит быстро восстановился.

– Да ничего, просто усталость, – отмахнулся Берк.

Стокс кивнул и макнул в подливу кусочек тоста. Завтраком он остался доволен; может, не так хорош, как домашняя еда, которой его потчует миссис Стокс, но все равно достойно. Милая женушка нередко намекала ему, что инспектору Берку, пожалуй, не мешало бы малость поправиться, только вот Берк никак не принимал приглашений отужинать. Стокс вполне себе понимал, что под деликатным «поправиться» его женушка имела в виду, что инспектору надо бы жениться, чтобы он мог как следует обосноваться за столом, обильно уставленным готовкой своей жены; но у инспектора на женщин, похоже, времени особо не было. Он жил один со своими книгами и своей кошкой, и хотя в своих отношениях с дамами был неизменно куртуазен (даже с теми из них, кому подобает зваться «ночными бабочками»), все равно в компании с ними держал легкую, слегка натянутую дистанцию. Стоксу, который одинаково легко вписывался в компанию обоих полов, такое существование казалось немилосердно одиноким, однако работа в полиции научила его пониманию различий между людьми, вкупе со сложностями, лежащими даже за самым, казалось бы, беспечно-великосветским бытием. К инспектору Стокс испытывал доподлинное уважение и чуть ли не любовную приязнь. Полицейский из него просто замечательный. Стокс гордился служить бок о бок с ним, ну а его частная жизнь – дело сугубо его и никого больше.