Блаженны мертвые - Йон Айвиде Линдквист Страница 34

Таксист подозрительно прищурился:

— Работаете там, что ль?..

— Нет.

— Слава богу.

— Почему?

Таксист покачал головой и продолжил доверительным тоном:

— Я вам так скажу — там те еще психи работают.

Когда Давид вылез из машины напротив безликого кирпичного здания, таксист многозначительно посмотрел на него и со словами: «Ну, удачи!» — покатил прочь.

Давид подошел к окошку регистрации и объяснил, зачем он здесь. Девушка в окошке понятия не имела, о чем речь, и долго обзванивала весь отдел, пока наконец не нашла нужного человека и не предложила Давиду присесть.

Вся обстановка приемной состояла из пары обшарпанных кресел. Эта казенщина так давила на психику, что Давид уже было решил выйти на улицу и подождать там, но тут за стеклянными дверями, ведущими в отделение, показался человек в халате.

Не отдавая себе в этом отчета, Давид сейчас ожидал увидеть какого-нибудь здоровенного мясника в окровавленном переднике, но вместо него ему навстречу вышла женщина — хрупкая, лет пятидесяти, короткие волосы с проседью, голубые глаза за стеклами внушительных очков. Никаких тебе пятен крови на белом халате. Она протянула Давиду руку:

— Здравствуйте. Элизабет Симонссон.

Давид ответил рукопожатием. Ладонь ее была жесткой и сухой.

— Давид. Я... Ева Зеттерберг — моя жена.

— Да, да, я знаю. Примите мои...

— Она здесь.

— Да.

Несмотря на всю свою решимость, Давиду стало не по себе — испытующий взгляд этой женщины пронизывал его насквозь, как рентгеновский луч. Он скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от нее.

— Я бы хотел с ней повидаться.

— Сожалею. Я понимаю ваше желание, однако это невозможно.

— Почему?

— Потому что в настоящий момент мы все еще проводим... обследование.

Давид поморщился — небольшая заминка перед словом «обследование» не ускользнула от его внимания. Женщина собиралась что-то добавить, но Давид перебил ее, сжав кулаки:

— Вы не имеете права!

Женщина наклонила голову:

— О чем вы?

Давид махнул рукой на стеклянные двери, где, по-видимому, находилась лаборатория.

— Вы не можете производить вскрытие живого человека!

Женщина моргнула и вдруг повела себя совершенно неожиданно. Она расхохоталась. Ее маленькое личико на мгновение покрылось сеткой веселых морщинок, которые тут же исчезли. Она махнула рукой, произнесла: «Извините», поправила очки на носу и продолжила:

— Я понимаю, что вы обеспокоены, но, уверяю вас... для этого нет ни малейшего повода.

— И что же вы тогда с ней там делаете?

— Я уже говорила — мы проводим обследование.

— Но почему именно здесь?

— Видите ли... вот я, к примеру, токсиколог, выявляю чужеродные субстанции в телах умерших. Мы обследуем вашу жену на предмет — скажем так, посторонних веществ в организме. Чего-нибудь такого, чего там быть не должно. Точно так же, как мы поступаем в случаях подозрения на насильственную смерть.

— Но... вы же, наверное, при этом животы вспарываете?..

Женщина чуть поморщилась от такой формулировки, но ответила:

— Приходится. Такова процедура. Но в данном конкретном случае... мы располагаем оборудованием, не имеющим аналогов в других больницах. Оно позволяет нам добиться результатов, не прибегая к — хм — вспарыванию животов.

Давид сел в кресло, уронив лицо в ладони. Чужеродные субстанции, вещества... Он никак не мог понять, чего добиваются врачи. Но в одном он был уверен:

— Я хочу ее видеть.

— Если вас это утешит, — голос врача чуть смягчился, — в настоящий момент все ожившие изолированы. До тех пор, пока мы не разберемся, что к чему. Так что вы не одиноки.

Давид криво усмехнулся:

— Что, заразы боитесь? Бактерии?

— И это тоже.

— А если мне плевать на ваши бактерии? Если я все равно хочу ее видеть?

— Боюсь, это не поможет. Прошу меня извинить. Я понимаю, что вы...

— Очень сомневаюсь, что понимаете.

Давид поднялся и направился к двери. Прежде чем выйти, он обернулся:

— Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, вы не имеете права так поступать. Я... Я буду жаловаться.

Женщина не ответила, лишь молча смотрела на него взглядом, исполненным сострадания, чем окончательно вывела Давида из себя. Хлопнув дверью так, что она чуть не слетела с петель, он вышел на улицу.