Мертвое море - Тим Каррэн Страница 34

Его поверхность, казалось, подрагивала.

Джордж коснулся ее веслом и обнаружил, что на ней появилась липкая, пенистая пленка, как на скисшем молоке. Он понял, как «бегунок» — так Джордж окрестил многоглазое существо — держался на воде: никакого волшебства, просто эволюционная адаптация.

Джордж решил, что если день или ночь — какое бы время суток это ни было — становился немного светлее, то это хороший знак, не то чтобы их ситуация от этого сильно улучшилась.

Они оставались иголкой в стоге сена, в этом не было никаких сомнений, только стог сена в их случае словно простирался в бесконечность, а где он находился — вообще другой вопрос.

Гослинг был занят радиоприемником и словно позабыл обо всем остальном.

— Думаешь, мы выберемся отсюда? — спросил Джордж.

— Не знаю.

— А что тебе подсказывает моряцкая интуиция?

— Что мы в заднице.

Гослингу, с его проклятым прагматизмом, не было дела до поднятия морального духа. Он реалистично смотрел на вещи, а реальность их нынешней ситуации была такова: они либо выживут, либо умрут. Гослинг не склонялся к какому-либо из вариантов и считал, что произойдет то, что должно произойти.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, Гослинг? Твой оптимизм. Очень поднимает настроение.

— Я не психотерапевт и не обязан поднимать тебе настроение.

— Да, но я был на борту твоего корабля. Твои парни завели нас в это проклятое царство мертвых. Мне кажется, сохранность моей задницы — твоя непосредственная обязанность.

— Хорошо, когда вернемся, можешь подать жалобу береговой охране, а до тех пор прекрати ныть.

Он вернулся к радио и стал тихо хмыкать себе под нос, как дантист, размышляющий, какой зуб вырвать. Его поведение невероятно раздражало Джорджа.

— Что-то нашел?

Гослинг медленно покачал головой:

— И да и нет. Мне показалось, что я поймал обрывок сигнала бедствия, но его заглушило статическим шумом, так что я не уверен. Думаю, туман излучает электрическое поле, поэтому наш сигнал не проходит.

— И что это значит?

— Туман искажает радиоволны, — ответил Гослинг, вынимая из уха наушник. — Возможно, это чужие сигналы, возможно, вернувшиеся наши, сложно сказать. Статический шум все поглощает и исторгает обратно.

Джорджу нравились технические тонкости, но они ни о чем ему не говорили. Он знал, что такое радиоприемник, включал его, чтобы послушать прогноз погоды, и выключал, когда запевал Нил Седака или «Фор Сизонс». Больше он ни черта не знал об этой штуковине.

Джордж подошел к Гослингу и тоже принялся вслушиваться в статический шум, пустой, мертвый звук, то усиливающийся, то ослабевающий. Время от времени прорывался какой-то далекий гудок или звон, сразу тяжело было точно определить. Джордж слушал, ощущая себя астрономом с радиотелескопом, внимающим музыке сфер, шуму глубокого космоса: именно таким был этот звук. Звук мертвых, далеких пустот и эха межзвездной черноты.

Он действовал на нервы.

Такой звук издает телевизор, когда пропадает сигнал и на экране появляется поле роящихся снежинок. Если в него всматриваться слишком долго, начинаешь видеть движущиеся фигуры, миллионы точек превращаются в узоры, затягивающие внутрь, в мир спиралей и марширующих алмазов. Но ничего этого на самом деле нет. Просто человеческий разум, сбитый с толку запутанными, бессмысленными образами, пытается заполнить пустоты. То же самое бывает в пустынях или при снежных бурях, когда появляются миражи — образы, которые наш разум хочет увидеть.

Джордж продолжал слушать. Он был уверен, что что-то слышит, только не знал, что именно.

В этом буране белого шума человек мог заблудиться, утонуть в черноте и безумии. Звук высосал бы его мозг без остатка, оставив лишь пустой, отполированный череп. Джордж решил, что статический шум звучит как пыльная буря, шипящий газ, ветер, гуляющий по впадинам и низинам. Это был жуткий, почти дьявольский звук, говорящий не о пустоте, а о присутствии, словно в нем скрывалось что-то разумное, необязательно живое или мертвое, но ждущее, слушающее и пытающееся дотянуться до человеческого сознания. Звук напомнил ему записи, сделанные охотниками за привидениями в гробницах и заброшенных домах, — статический шум, насыщенный далекими отголосками, намеками на потустороннее присутствие, тенями, призраками и привидениями.

— Слышишь что-нибудь? — спросил Гослинг.

— Не уверен.

Было ли это игрой воображения или что-то хотело, чтобы он так думал?

— Странный шум, никогда не слышал такого. И еще это жужжание. Если долго слушать, возникает чувство…

— Что тебя тоже слушают?

Даже если Гослинг думал так же, он ничего не ответил, и его молчание казалось невыносимым.

Джордж поймал себя на мысли, что Гослинг тоже чувствует, что там что-то есть. Что-то слушает их, холодное, хищное, и, возможно, потешается над ними.

Джордж понял, что нужно игнорировать подобные мысли. Они были прямой дорогой к сумасшествию, ступив на которую невозможно повернуть назад.

Гослинг выключил радио.

— Ничего там нет, — сказал он. — Вообще ничего.

Джордж решил: если они оба будут повторять это, то со временем поверят, что так оно и есть.

Он посмотрел на туман, как будто ждал, что тот покажет зубы.

— Скажи, нам не на что особо надеяться, да?

Гослинг пожал плечами:

— Я не придаю большого значения таким словам, как надежда, вера или удача. Раньше я на что-то надеялся, о чем-то мечтал. Опыт научил меня другому: ты сам кузнец своего счастья. Я не говорю, что счастья не существует. Уверен, что оно есть. Но не для меня и, возможно, не для тебя. У некоторых оно есть, но у большинства его нет и не будет.

Джордж издал короткий смешок:

— Совершенно верно.

Они сидели молча и мечтали о сигаретах и выпивке, подошло бы что угодно. Люди не могут без привычек и зависимостей, особенно когда оказываются в чрезвычайных ситуациях.

— Слушай, — сказал Гослинг.

— Я не слышу… — начал было Джордж, а потом услышал тихий, но отчетливый звук, словно что-то постукивало снизу по дну плота, не так сильно, как в первый раз, когда их ударом подбросило вверх. Как будто что-то любопытное исследовало плот и проверяло его на прочность. Джордж вслушивался в звук, с дрожью думая, что он напоминает скрип, с которым пальцы царапают резину. Постукивание и поскрипывание усиливалось.

— Господи…

— Молчи, — предупредил Гослинг.

Нечто перемещалось с одного конца плота на другой, царапая и стуча, а потом стало касаться его все реже и реже, пока не исчезло окончательно.

Спустя минут пять Джордж спросил: