Вторжение - Дин Кунц Страница 33

— После первых пяти лет заключения, — продолжил он рассказ, — меня перевели в другую закрытую лечебницу, с менее строгими условиями содержания. Лечебница занимала большую, ухоженную территорию. Заключенные, которые вели себя лучше других и добились существенного прогресса в терапии, начали испытывать угрызения совести, что являлось первой ступенью на пути к раскаянию и осознанию вины, при желании получали возможность поработать на территории, ухаживали за клумбами и декоративными кустами.

Убив директрису, Рендер направился в класс, где в это время занималась Молли, по пути убив одного учителя и ранив двоих. Он нашел нужный ему класс и тяжело ранил учительницу Молли, миссис Пастернак, и похитил бы Молли, если бы не приехала полиция.

В саду мы носили на лодыжке электронный браслет, который поднимал тревогу, если ты удалился чуть дальше от положенного места. Я не пытался бежать. Во-первых, лечебницу огораживал высокий забор, во-вторых, в окружающем мире мое лицо слишком хорошо знали. Поэтому я предпочитал заниматься розами.

По прибытии полиции он заявил, что Молли и еще двадцать два ребенка взяты им в заложники. Глупцом он не был, собственно, получил два университетских образования, а потому прекрасно понимал: убив двоих и ранив троих, он лишился каких-либо шансов остаться на свободе. И тогда злость, которая всегда кипела в нем, переросла в полыхающую ярость. Он решил: раз ему не дано получить опеку над дочерью, которой он так упорно добивался, он лишит и других родителей радости общения со своими детьми.

— Однажды, когда я работал в розарии один, передо мной вдруг появился девятилетний мальчишка с фотоаппаратом.

Рендер убил пятерых из двадцати двух детей, прежде чем Молли застрелила его. Он принес с собой два пистолета и запасные обоймы. Когда он перезарядил оба, какие-то слова, донесшиеся из полицейского мегафона, вызвали у него такую дикую ярость, что он оставил один пистолет на учительском столе, повернувшись к нему спиной.

По прошествии двадцати лет его голос, окрашенный в более мрачные тона, чем обычная злость, все равно зачаровывал ее:

— Чтобы продемонстрировать приятелям свою храбрость, он проделал дыру в заборе, далеко от корпусов лечебницы, и углубился на территорию, намереваясь сфотографировать одного из знаменитых пациентов. Фотографии этой предстояло стать вещественным подтверждением подвигов, о которых он потом намеревался рассказать.

В восемь лет Молли, конечно же, не умела обращаться с оружием, но схватила пистолет, оставленный на учительском столе. Держа его двумя руками, трижды нажала на спусковой крючок. Отдача испугала ее и едва не сбила с ног, но ей удалось ранить Рендера дважды. Первая пуля попала в спину, вторая — в правое бедро, третья, к счастью не задев никого из учеников, вонзилась в стену.

— Знаменитым пациентом, на которого он наткнулся, оказался я. Мальчишка, конечно, держался настороже, но я его очаровал, согласился попозировать, и он восемь раз сфотографировал меня среди роз.

Когда Рендер, дважды раненный, рухнул на пол, оставшиеся семнадцать учеников убежали. И тут же в класс ворвались спецназовцы, чтобы найти Молли, которая горько плакала, сидя рядом со своей тяжелораненой учительницей. Миссис Пастернак выжила, но остаток дней провела в инвалидном кресле.

— Когда наша маленькая фотосессия подходила к концу, мальчишка чуть потерял бдительность. Я ударил его в лицо, сильно, потом еще раз и наконец задушил среди роз. Конечно, я получил бы куда большее удовлетворение, если бы на его месте была юная девушка, но приходится работать с тем, что попало под руку.

В тот кровавый день, чуть позже, за двадцать лет до нынешней встречи, Молли удивлялась, что смогла ранить отца дважды, выпустив три пули, хотя раньше не брала пистолет в руки, хотя ее трясло от ужаса, хотя отдача после каждого выстрела чуть не сбивала с ног. И сам факт, что ей удалось остановить его, казался чудом.

— Недалеко от розария находилась старая цистерна, огромное подземное хранилище для воды с каменными стенами. Когда-то здесь была сложная дренажная система, по которой избыток дождевой воды доставлялся в цистерну, а в сухие месяцы вода эта использовалась для полива.

Молли сказала матери, что в тот ужасный день в нее вселился какой-то дух, ангел, который не мог сам остановить Рендера, но сумел направить и укрепить ее руку, чтобы она сделала то, что должно.

— Цистерна не использовалась шестьдесят лет. Ее оставили только потому, что демонтаж требовал огромных затрат.

Талия заверила дочь, что случившееся она может поставить в заслугу исключительно себе, своей храбрости. Ангелы, сказала ей Талия, не творят чудес с помощью оружия.

— Обычными садовыми инструментами я вскрыл цистерну и сбросил в нее тело мальчика. Внутри было темно, из люка поднималась вонь. На дне была вода. Тело плюхнулось в нее, и до моих ушей донесся испуганный писк многочисленных крыс, для которых цистерна стала домом.

Несмотря на слова матери, Молли верила, и тогда, и теперь, что в тот день, в том классе, рядом с ней находился ангел-хранитель.

Сейчас она не чувствовала присутствия этого или другого ангела, а потому радовалась, что в руке у нее пистолет.

— Фотоаппарат я зарыл под одним из кустов роз. Роза эта называлась «Кардинал Миндзенти», за рубиново-красный цвет лепестков.

Рендер сдвинулся с места, направился не к ней, все-таки боялся получить пулю, вокруг нее, подальше от кабинок, поближе к раковинам.

— Полиция начала искать мальчика, и, разумеется, им потребовалось немало времени, чтобы найти его. Крысы неплохо потрудились над телом. Более того, дно цистерны давным-давно треснуло и провалилось. Мальчик упал в естественные катакомбы под цистерной. В результате, когда его нашли, он уже не представлял интереса для экспертов. Обнаружить какие-либо следы насильственной смерти не представлялось возможным.

Рендер медленно миновал первую раковину, потом вторую.

Молли поворачивалась, постоянно держа его на мушке.

— Тем не менее подозрение пало на другого пациента — Эдисона Крайна, так его звали. Невысокого, вечно потного толстяка. Десятью годами раньше он изнасиловал и задушил мальчика… других случаев насилия за ним не числилось.

С каждой секундой туалет казался Молли все менее реальным, зато Рендер все более приковывал к себе ее взгляд, гипнотизировал, как кобра — кролика.

— После этого Крайн провел в лечебницах десять лет, не вызывая никаких нареканий, показал себя образцовым пациентом, и, судя по мнению врачей, через год-другой его ждало освобождение.

Но беднягу, должно быть, так сильно мучила вина за содеянное, за то убийство, которое он действительно совершил, что он повредился головой. Потому что, когда подозрение пало на него, он тут же сломался, признав, что убил и этого юного неудачливого фотографа.

Описав полукруг, Рендер стоял уже у окна, ногами в луже.

— Они перевели Крайна в клинику с максимально жесткими условиями содержания, а я… я избежал наказания. С тех пор прошло пятнадцать лет, но и сейчас, когда ночью я лежу в кровати один, между желанием и содроганием, воспоминание о том, как я душил этого мальчишку, возбуждает меня точно так же, как и в первый раз, когда я прибег к помощи этого стимулятора.