Болото - Марьяна Романова Страница 32

Максим бежал за ней, сдерживая – и Рада злилась на него, потому что ей казалось – мужу больше за ее психику страшно, чем за жизнь детей.

Дверь открыла Яна, и она была напугана, но еще больше ее смутило поведение матери – как та бросилась к ней, обняла и прижала к груди; между ними очень давно не было физического контакта. Яна не очень любила чужие прикосновения и сторонилась чужих рук лет с одиннадцати, когда научилась более-менее качественно причесываться. Родители сперва считали эту недетскую отстраненность блажью развивающегося сознания, а потом как-то привыкли.

– Мам… Ты что?

– Где Саша? Где Мишенька?!

– Мам, что случилось-то? Саша в своей комнате, как обычно… За Мишенькой Лариса смотрит. Она ему книгу читала…

Оттолкнув изумленную дочь, Рада бросилась в комнату и застала сцену, которая показалась бы ей идиллической, если бы не заплаканное лицо Ларисы.

Девушка сидела на дощатом полу, а маленький Миша – у нее на коленях. Оба смотрели в раскрытую пеструю книгу для малышей, Лариса читала какие-то частушки своим высоким певучим голосом, Миша вторил ей агуканьем и теребил ее косу. Для него были в диковинку такие длинные волосы у женщины, и он воспринимал косу эту как игрушку.

– Дай, – Рада рванула вперед и забрала ребенка, который скуксился, почувствовав мамину нервозность.

Лариса смотрела на нее с напряженным удивлением:

– Он уехал? Что случилось? Почему у вас такое лицо?

– Лариса, ты должна уйти, – стараясь дышать спокойно, потребовала Рада. – Мы подумали и решили, что не можем разрешить тебе остаться. Это глупо. У тебя есть семья. Вечером за тобой приедет отец.

– Ясно… – девушка потухла. – Он что-то наговорил про меня, да? Они всегда так делают. И Якову все люди верят, есть у него к людям ключик.

Рада бросила взгляд на ее руки – белая кожа бугрилась шрамами зажившего ожога.

– Что у тебя с руками? – быстро спросила она.

Лариса машинально сжала их в кулаки – стеснялась, когда обращали внимание на ее уродство.

– Это с детства, еще до того, как мы в деревню переехали… Мне лет десять было… Куклу в кипящую воду уронила и достать полезла… Мама бросилась ко мне, да поздно было.

– Куклу, – повторила Рада. – Понятно. Лариса, ты можешь остаться у нас до вечера. Но потом ты должна уйти. Договорились?

– Мне некуда… – Лариса опустила глаза. – Просто некуда пойти. В деревню я не вернусь. Не могу в их лица смотреть. Да и в живых меня не оставят там… У нас бывало такое – кто-то повздорит с Яковом, и вроде, тот спускает на тормозах. А потом человек тихо пропадает из деревни. И если кто-то спрашивает – а куда делся тот-то? Яков говорит – переехал, и всем все понятно. Все понимают, куда именно и как человек переехал, но молчат. А все потому что от нас одна есть дорога – в тюрьму. Я сама не видела, но говорят, у Якова видео есть, как наши детей в болото бросают. Про каждого есть. Все у него на крючке.

– Но про тебя-то такое видео не может быть, – не выдержала Рада. – Если не хочешь ехать в деревню, ну давай я тебе немного денег дам, Максим тебя на станцию отвезет. Доберешься до города, снимешь комнатку в общежитии.

– Я так и хочу, – пролепетала Лариса. – Ладно. Документов только у меня нету. Ни у кого из наших нету. Яков все сжег.

* * *

Решили посоветоваться с соседской старухой, Марфой. Та, конечно, видела припарковавшийся у дома соседей грузовичок, и Якова, который долго о чем-то беседовал с ними на лавочке у дома. Видела – но предпочла скрыться в доме и шторы плотно задернуть. Она мрачно выслушала соседей и сразу же, не обдумывая, сказала:

– На вашем месте я бы вернула девчонку в деревню.

У Рады упало сердце. Она плотнее прижала к себе маленького Мишеньку. С того момента, как она услышала историю про кипяток, она старалась младшего сына из рук не выпускать. С непривычки плечи ломило – все-таки он уже тяжелым был.

– То есть, вы считаете, что он правду рассказал?

– Вы не спрашивали меня про правду, – криво усмехнулась старуха. – Да и не веду я разговоров таких. Вы спросили – что делать. Я ответила. Вернуть ее своим.

– А если там ее…

– Это будет не ваше дело.

В Максиме проснулся мальчишка, стреляющий из рогатки по воробьям и живущий с искренней верой, что вот он вырастет и разберется со всеми злодеями в мире.

– Но девушке помощь нужна. Может быть, в больницу ее устроить. Она же не в себе, к тому же, истощена…

– Ну устрой, если сердцу так легче будет. Только вот это лишняя дорога, потому что из больницы Яков заберет ее через час. Но если совести твоей так будет легче…

– А если она останется у нас? Что тогда?

– Максим! – Рада дернула его за рукав. – Она не останется.

– Все равно заберут, – мрачно ответила старуха Марфа. – Рано или поздно. Все нервы вымотают, но свое возьмут.

– А если ее на станцию отвезти и с деньгами в город ближайший отправить? Мы с ней об этом говорили, она, вроде, не против.

– Я все сказала. Шли бы вы, соседушки, домой. Из города ее заберут так же быстро, как из больницы. Если деньги некуда девать, купите билет… А меня оставьте, не вмешивайте. Я здесь всю жизнь жила и еще долго жить планирую, а вы без году неделя, а уже свои порядки несете.

* * *

Про лес местный много сплетен по деревням окрестным гуляло. Рассказывали: приехали однажды, уже в середине нулевых, дачники – семья молодая. Студенты вчерашние, муж и жена и дите у них, младенец грудной. Девушка его все время при себе носила, в шарфе примотанном. Странные они были, но безобидные. Девушка в цветастых длинных юбках и бусах войлочных, у мужа ее – борода густая, которая диковато смотрелась на его совсем еще юном румяном лице. Оба босиком ходили.

Девушка в поле мяту и сныть собирала и прямо там ела, на корточки присев. Деревенские крутили пальцем у виска – вот ненормальные. Конечно, их предупредили, что в лесу есть болото страшное, не стоит туда углубляться, сгинуть можно. Но они только рукой махнули – мол, если к природе относиться как к живому существу, ничего плохого она тебе в ответ не сделает. Наоборот – и поляны ягодные развернет перед тобою, как скатерть-самобранку, и тропы безопасные укажет, и беду от тебя отведет. Какая-то старуха спросила: «А ежели все так, то почему зверушки лесные мрут, и никто беду от них не отводит? Уж кто как не они к лесу как к родимому дому относится!»

Ничего не ответили молодые. В лес они ходили почти каждый день, гуляли много часов. В конце концов, все к этому привыкли и кто-то даже стал поговаривать: а может быть, и правда все это, может быть, что-то в их теории есть. Да вот только однажды выбежали они из леса бегом, словно гнался за ними кто-то. Лица перекошенные от страха, а платок, в котором обычно младенец был, пустой на животе девицы болтается. Их обступили, усадили, воды принесли. Но ничего путного оба рассказать так и не смогли, только смотрели в пустоту и повторяли: