Джек. Поиск возбуждения - Антон Ульрих Страница 32

– Ого! – сказала она. – А мне казалось, что все англичане такие холодные и невозмутимые.

Через некоторое время незнакомка сама облачилась в костюм, отражавший избранный ею псевдоним, так что вместе мы смотрелись неплохо – Арлекин и Коломбина. Оставив у владельца ателье одежду, мы отправились кататься по вечерней Венеции на гондоле. Плывя по многочисленным каналам, мы изредка останавливались прямо у дверей, около которых сидели старые матроны, продававшие козий сыр, фрукты, вино и свежий, только что испеченный пшеничный хлеб.

Это был прекрасный вечер. Где-то недалеко играли оркестры, нанятые богатыми туристами, всюду звучали смех и оживленные разговоры, которые нисколько не нарушали уединенности нашей прогулки. Я возлежал подле Коломбины на подушках, раскиданных по полу гондолы, накрытому ворсистым ковром, любовался закатом, который, к моему величайшему сожалению, слишком быстро исчез с горизонта, и поедал нехитрое угощение, купленное у одной из матрон, запивая его легким домашним вином. На небе зажглись первые звезды, составившие компанию уже давно гулявшему по небу месяцу, и я, ощутив внезапный порыв чувств, потянулся к моей прелестной незнакомке. Она потянулась ко мне в ответ, и только наши уста сомкнулись в сладостном поцелуе, как гондольер, оглядевшись вокруг и убедившись, что никто за нами не наблюдает, подло ударил меня сзади по голове припасенной заранее дубинкой. Я тут же потерял сознание.

* * *

Я конечно же, как и многие просвещенные люди моего времени, читал роман французского писателя Александра Дюма «Граф Монте-Кристо». И естественно, что я не мог не помнить знаменитое похищение юного виконта Альберта де Морсера римскими разбойниками. Хотя литературные достоинства французского романиста оставляли желать лучшего, я все же не мог отказать себе в удовольствии думать, что где-то в цивилизованной Европе сохранились шайки головорезов, промышлявших разбоем и грабежом в темных лесах и около заброшенных старинных руин. Мне казалось, что это должно быть где-нибудь в далекой и загадочной Трансильвании. Но мне и в голову не могло прийти, что их жертвой станет моя скромная персона.

Я медленно приходил в себя. Какая все-таки низость нападать на человека, да еще сзади, в тот самый момент, когда он, в ожидании нежных ласк, целует обворожительную женщину. Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что нахожусь в небольшой комнате с плотно закрытым ставнями единственным окном, за которым, что естественно для Венеции, слышался мерный плеск воды. Я попытался встать, но обнаружил, что мои руки крепко Связаны за спиной. Еще раз оглядев комнату в поисках чего-нибудь, способного помочь мне освободиться от пут, я обнаружил – какая удача! – сваленные в углу рядом со столом те немногие вещи, что были со мной: шутовскую треуголку Арлекина, в костюме которого я до сих пор пребывал, и неизменную трость с круглым массивным набалдашником из слоновой кости, весьма увесистым и явно приспособленным для того, чтобы проламывать им головы противников. Таковые трости рекомендуют в Англии путешественникам-джентльменам, отправляющимся в далекие страны. Трость была сделана мастером Питером Блакстоуном и имела внутри секрет, из-за которого, собственно говоря, она мне и приглянулась. Подползши к вещам, я повернулся к трости спиной, схватил ее в руки и стал быстро отвинчивать массивный набалдашник. На лбу мгновенно выступили капли пота, так как в комнате было очень влажно. После некоторых усилий набалдашник отвинтился и, соскользнув с рук вниз, наполовину освободил из трости скрытое узкое лезвие, чрезвычайно острое и упругое, выкованное, закаленное и заточенное лучшими мастерами холодного оружия. Я тут же поднес узлы на моих руках к лезвию и, крепко упершись, принялся старательно перетирать веревку. Прислушавшись, я обнаружил за дверью приближающиеся голоса. Один из голосов явно принадлежал графине Коломбине, второй и третий были мужскими, грубыми и немного возбужденными. Из всей тарабарщины, на которой изъяснялись мои тюремщики, я смог явственно расслышать лишь постоянные обращения к Коломбине «графиня» и несколько раз недовольно повторяемое разбойниками «сэр». Видимо, речь шла обо мне.

Наконец веревки, опутывавшие мои руки, ослабли, в тот же миг дверь в комнату распахнулась, и на пороге показалась давешняя прелестная незнакомка в сопровождении двух мужчин грубого вида, одного из которых я сразу же признал. Это был гондольер. Второй, по-видимому, главарь шайки, держал в руках старинный кремниевый пистолет, скорее всего, единственное оружие, которое смогли достать мои похитители.

Конечно, я мог сразу же вскочить и броситься на мужчин, тем более что самого крепкого, с виду главаря, я был выше на полголовы и без сомнения тренированнее. Однако мне захотелось узнать о представителях профессии-анахронизма побольше, и я предпочел сделать вид, что все еще нахожусь во власти разбойников. Поэтому я изобразил на лице испуг, чем немало порадовал похитителей. Главарь бросил на меня полный напускной свирепости взгляд, покрутил перед носом старинным пистолетом и прорычал что-то на непонятном языке. Затем он отошел и кивнул головой Коломбине. Та перевела:

– Ты находишься в нашей власти. Мы хотим получить за тебя выкуп. Надеюсь, твои родители не откажут нам в этой любезности?

– Я сирота, графиня, – сказал я незнакомке.

Женщина засмеялась, блеснув в полутемной комнате своими белоснежными прелестными зубками, и что-то сказала мужчинам. Те дружно изобразили нечто вроде лошадиного ржания, называемого у низших классов веселым смехом.

– С чего ты решил, что я графиня? – вновь обратилась ко мне с вопросом Коломбина. – Меня зовут Графья!

Тут-то я вспомнил, что слышал недавно от одного знакомого, что в Италии действует опасная шайка, похищающая богатых иностранцев и возглавляемая отъявленной негодяйкой Графьей, женщиной, по слухам, весьма недурной наружности, на которую-то и клюют незадачливые путешественники. Правда, красивая наружность не мешает Графье посылать родственникам похищенных части их тела в доказательство серьезности своих намерений в случае невыполнения требований. Итальянские власти уже несколько лет пытались поймать опасную разбойницу, но, как видно, пока что без особого толку.

– Тогда мы отправим наши требования твоему адвокату. Ведь у англичан всегда имеется адвокат, – с уверенностью в голосе сказала Графья. – А чтобы они осознали срочную необходимость твоего освобождения, Пабло отрежет тебе ухо.

Гондольер кивнул головой и достал из-за пазухи небольшой нож с чрезвычайно узким, резко загнутым лезвием, называемый гарпией. Таким ножом сложно сразу убить человека, однако же им удобно калечить, так как загнутое лезвие легко впивается в кожу и разрезает его, чуть ли не вырывая внутренности.

Медлить дальше было опасно. Я вскочил на ноги, одним махом скинув веревки. От неожиданности разбойники застыли на месте. На стоявшем рядом со мной столе лежала половина хлебного каравая, такого старого, что им можно было колоть орехи. Недолго думая, я схватил в руку каравай и, почти не целясь, метнул его в голову главаря, первым опомнившегося от моего неожиданного освобождения и уже начавшего целиться из пистолета. Каравай, с шумом рассекши воздух, ударил прямо в лицо похитителю. Тот охнул и без чувств упал на пол. Из его виска тотчас потекла темная вязкая кровь. Видимо, я пробил ему голову, так как он больше уже не очнулся. Таким образом, мое увлечение регби спасло мне жизнь.