Хранители могил - Мелисса Марр Страница 32

Ребекка сидела за письменным столом Мэйлин. Сбоку от старинного пресс-папье лежали какие-то бумаги. Ребекка пока не собиралась их разбирать. Даже странная приписка «забрать апельсины», сделанная рукой Мэйлин на верхнем листе, не вызывала у нее любопытства. Ребекка рассеянно водила пальцами по поверхности стола. Она помнила, как отчим несколько раз предлагал бабушке отреставрировать стол, однако Мэйлин наотрез отказывалась. Она говорила, что все эти царапины и щербинки делают его именно ее столом, а не безликим предметом мебели. «Это истории, оставленные годами», — говорила бабушка. Комната, служившая Мэйлин кабинетом и спальней, хранила их превеликое множество. Все кружевные салфетки и накидки были сделаны еще ее прапрабабушкой. Не менее впечатляющей была и старинная кровать Мэйлин со столбиками, на которых крепился деревянный полог. Левый передний столбик имел небольшую вмятину: когда-то малыш Джимми кинул в него игрушечной машиной.

Семья.

Иногда Ребекке казалось странным, что она так много знает о генеалогическом древе отчима и практически ничего не знает о своем родном отце. Но Джимми был частью ее жизни, а биологический отец — всего лишь именем, проставленным в свидетельстве о рождении. Джимми — единственный отец, который на несколько лет появился в ее жизни. Однако самым близким членом семьи была Мэйлин. Нельзя сказать, чтобы между Ребеккой и матерью существовала отчужденность. Они неплохо ладили, когда жили вместе. Да и потом их встречи были искренними и теплыми, но… не такими, как с Мэйлин. Ребекка никогда особо не задумывалась о характере этой близости, принимая ее как данность.

И вот Мэйлин не стало. Связь оборвалась.

Ребекка провела рукой по темному дереву столешницы. Часть историй, живших в этой комнате, она знала от Мэйлин. Теперь ей хотелось услышать остальные. Она бы дорого дала, чтобы вместе с историями услышать и голос Мэйлин.

Увы, вместо голоса бабушки ей пришлось несколько часов подряд выслушивать гостей, пришедших на поминальный обед. Все они говорили, какая это потеря для Клейсвилла и как им всем будет не хватать Мэйлин. Они не лукавили. Когда гости рассказывали Ребекке, какой удивительной женщиной была ее бабушка, она вежливо улыбалась: «А то я без вас этого не знаю!» Сложнее всего Ребекке пришлось, когда ее окружила кучка женщин, и те начали говорить, как ей сейчас тяжело и как они понимают ее состояние. Вот здесь она едва не сорвалась. Откуда им знать про ее состояние?

Когда Ребекка исчерпала все запасы терпения, она без обиняков заявила нескольким засидевшимся гостям, что очень устала и хочет побыть одна. Наверное, это противоречило правилам местной вежливости; ведь люди пришли отдать последний долг Мэйлин. А при жизни Мэйлин эти милые, заботливые люди сохраняли невидимую, но вполне ощутимую дистанцию. При встрече они вежливо здоровались и перебрасывались с бабушкой несколькими ничего не значащими фразами, но никто из них не заходил к ней просто так, по-соседски, на чай с пирогом. И к себе никто не звал. Ребекка не понимала причин, почему вокруг Мэйлин и ее семьи существует такая «полоса отчуждения».

От самой Мэйлин Ребекка не слышала ни одной жалобы или упрека в адрес жителей Клейсвилла. Более того, бабушка даже защищала эту дистанцированность ото всех.

— Поверь мне, дорогая, у них есть на то свои причины, — говорила она всякий раз, когда Ребекка возмущалась по этому поводу.

Причины, возможно, и существовали, однако Ребекка не желала с ними мириться.

Все-таки она правильно сделала, выпроводив засидевшихся гостей. Тишина в доме Мэйлин, как всегда, успокаивала. Ее удивлял тот странный покой, которым был наполнен этот старый фермерский дом. Даже сейчас, казалось, стены брали на себя значительную часть горя, постигшего Ребекку. Теперь она уже была в состоянии открыть конверт, переданный ей Монтгомери-старшим.

«Апрель 1993 г.

Не могу сказать, Бекс, что писать это письмо мне не намного приятнее, чем тебе — его читать. Сомневаюсь, что у меня хватит смелости завести с тобой разговор об этом. Если он все же состоится… значит, я оказалась смелее, чем думала. Если нет, постарайся не слишком сердиться на меня после моей смерти.

Пусть между нами нет кровного родства, но ты для меня — такая же внучка, как и Элла Мэй. Правда, ты сильнее Эллы. Я никогда не сомневалась в твоей силе. Мне не стыдно в этом признаться, и мое признание ничем не оскорбляет память Эллы Мэй. Я любила и люблю ее, однако не хочу придумывать ей те качества, которых у нее не было. И тебе не советую. Возможно, настанет день, когда ты возненавидишь Эллу за сделанный ею выбор. Возможно, и меня тоже. И все же, я надеюсь, ты поймешь и простишь нас обеих.

Все, что я имею, и то, что мне досталось от моих предков по женской линии, теперь принадлежит тебе. Все необходимые бумаги, подтверждающие твои права, оформлены в полном соответствии с законом. Сисси и ее дочери уже давно знали об этом. Твоя мать — тоже. После смерти Эллы-Мэй ты стала моей единственной наследницей. Повторяю: дом со всем его имуществом, а также права на землю, где он стоит, — все это целиком принадлежит тебе и только тебе. Однако вместе с видимым наследством к тебе переходит и наследие особого рода, и оно может очень тебе не понравиться. Будь у меня иной выбор, я бы обязательно спросила твоего разрешения. Но сейчас ты — моя единственная избранница. Когда-то я думала, что вы с Эллой Мэй сами решите, кому из вас взять на себя мою ношу. Сейчас я вынуждена взваливать все на твои плечи.

Очень надеюсь, что в тот день, когда мое письмо попадет к тебе, ты уже будешь достаточно взрослой и готовой к своей миссии. Надеюсь также, что моя смерть не станет для тебя неожиданностью. Если же ты окажешься к ней неподготовленной, все необходимые ответы ты найдешь в этом доме. Доверяй отцу и сыну Монтгомери. Доверяй священнику Нессу. Обратись к опыту прошлого. Все твои предшественницы вели дневники. Они хранятся здесь. Прочти эти записи; там ты найдешь ответы на многие свои вопросы. Кроме одного — почему я настолько труслива, что не говорю всего этого тебе сама, глядя в твои глаза? Отвечу: дорогая, я боюсь. Боюсь, что ты отнесешься ко мне так же, как Элла Мэй. Боюсь, станешь думать обо мне так же, как думала я о своей бабушке, и что ты меня покинешь. А я слишком большая эгоистка, чтобы позволить себе тебя потерять. Уж пусть лучше между нами по-прежнему будут близкие и теплые отношения, которыми я очень дорожу.