Усмешка тьмы - Рэмси Кемпбелл Страница 31

Он буквально втаскивает меня на сцену.

– Тут есть комикс с ним!

– С Теккереем Лэйном? Ты уверен?

– Почему ты его так называешь? Он же Табби, просто Табби, – к своему ужасу вижу, что у Марка на глазах появляются слезы. – Его зовут Табби в комиксе.

– Эй, Марк, ты чего? Лэйн – тоже правильно. Он начинал свою карьеру под настоящим именем, а Табби – это псевдоним. Покажешь мне этот комикс?

Марк ворошит кучу журналов, выложенных на столике рядом со стендом.

– Куда он делся? Я же сверху положил! – жалуется он продавщице.

– Мальчик, – усмехается она, – ты скоро выведешь меня из себя.

Пучок ее бесцветных волос затянут так туго, что ее маленькое тонкокожее лицо кажется плотно натянутым на череп – так плотно, что я с трудом представляю, как эта женщина сводит губы вместе.

– Может, я продала его, – говорит она. – А может, его увели, пока ты тут голосил.

Я вижу комиксы с Дэном Лено, Беном Тёрпином и Чарли Линном. Никаких признаков Табби.

– Можете найти? – прошу я продавщицу.

– Это все, что вы хотите сказать?

Может быть, она намекает на то, что мне следует отчитать Марка при ней? Ну уж нет, такой чести я ей не окажу.

– Нет, мне просто нужен этот комикс. Мне и моему сыну, – напираю я.

– Божечки святы, – говорит она укоризненно и достает журнал из-под стола. – Ну вот он, ваш ненаглядный. Я его, между прочим, специально придержала.

Моим глазам является первый выпуск британских комиксов «Кистоунские морячки» – из тех, что шли в старину за полпенни. Под названием идет строка «ВЕСЁЛЫЕ ИСТОРИИ ДЛЯ ЛЮБИТЕЛЕЙ КОМЕДИЙ!»Выпуск от 27 января 1914 года, на первых страницах – два шестипанельных комикса. Один – с Толстячком Арбаклом, другой – «Уморительные байки Табби Теккерея». У Арбакла, кроме субтитров, есть «пузыри» с текстом; у Табби же – только субтитры. Привет, комедии любители, сегодня я в своей обители пеку рождественский пирог – чтоб нарастить еще жирок. Не всё, конечно, получается, и пудинг сливочный кончается, и гости всякие случаются, родня спешит на огонёк. Вот такое вот изворотливое введение в довольно простую историю – Табби в самый канун Нового года обременен парочкой еще более прожорливых, чем он сам, племянников. Они набивают свои улыбающиеся зубастые рты рождественскими объедками, нападают на кондитерскую лавку, подчистую уничтожают семь блюд в ресторане. Десерт добивает их, и на одной из последних панелей они лопаются с огромными подписями «ХЛОП!» и расходящимися в стороны звездочками, уступая место широко улыбающейся роже Табби. Лопнули-хлопнули гости – ой-ой! Табби вам рад, но пора на покой, сообщает строчка субтитров.

Смеяться меня не тянет – совсем не тянет. Юмор, если он тут и есть, настолько архаичен и тяжеловесен, что сейчас уже просто не воспринимается. Я изучаю рисовку – ничего особенного, типичная (чтобы не сказать небрежная – фигуры персонажей будто грубо вырезаны и нашлепнуты на страницу) скетчевая манера той эпохи. Племяннички Табби хоть и меньше ростом, хоть и обряжены в детские комбинезончики – одно лицо с ним самим.

Находка, как бы там ни было, примечательная, и я показываю Марку большой палец:

– Отличная работа, дружище. Ты удостоен звания младшего научного сотрудника. А еще есть с Табби? – этот вопрос я адресую продавщице.

– Только этот. С Табби выходил только этот, один-единственный номер.

– Наверное, не лучшее время для выпуска нового комикса – канун Рождества.

– Тогда вообще все было плохо. Кое-где он даже изымался из продажи – репутация у этого шута была так себе. Маленькие дети боялись его до дрожи. Мне самой снились дурные сны с его участием – еще когда я была в возрасте этого пацаненка.

– А по-моему, Табби здоровский, – протестует Марк.

– Ох уж эти современные дети – самого дьявола не боятся, а? – Она качает головой и с отвращением протягивает комикс. – Мир истосковался по встряскам.

– Сколько? – спрашиваю я. – Ценника нет.

– Пятьдесят – и по рукам.

Цена небольшая для издания почти столетней давности. Я запихиваю товарный чек в кошелек – к другим доказательствам моих расходов – и отдаю комикс Марку.

На остальных столах я не нахожу ничего по своей теме. Одни торговцы удивляются и чешут в затылке, когда я спрашиваю о Теккерее Лэйне, другие и вовсе раздражаются, словно в ответ на то, что я невольно уличил их в невежестве. У самого выхода женщина в шали вручает нам бумажный пакет под наши покупки и напутствует:

– Хорошего дня.

Билетера с кассой снаружи почему-то не оказалось, и Марк хмыкает:

– Да ну! Если бы мы пришли позже – могли бы и не платить за вход.

Даже стол и стул пропали. Я чувствую себя несколько странно – запястья покалывают, когда холодный свет солнца касается печати на руке. Человек с двумя большими плакатами, свернутыми в трубки, выходит из дверей театра сразу следом за нами, и я, непонятно зачем, спрашиваю:

– У вас есть штамп?

– Почта через дорогу, приятель.

У него на запястье – ни следа чернил, и это видно.

Но, может статься, он продавец или один из организаторов.

Хотя я не помню, чтобы заметил хоть кого-нибудь внутри с такой отметкой. Так, спрашивается, зачем ее поставили мне?

– Зато у тебя такого нет, – сообщает Марк удаляющейся спине мужчины с плакатами – и с энтузиазмом демонстрирует запястье.

Расплывшаяся, чуть смазанная ухмылка клоуна почему-то вселяет в меня какое-то неизъяснимое, практически не облекаемое в слова чувство, и я, сам не знаю почему, поскорее хватаю Марка за руку:

– Пошли домой. Посмотрим, что за киношка с Табби нам перепала.