Скрипка - Энн Райс Страница 31

«Она упала, когда мы выходили из трамвая, носумела подняться».

Стыд, вина, боль, пустота!

Я бросила взгляд на стол, увидела свои руки.Увидела лежащую на столе чековую книжку в синей виниловой обложке. А может, этобыл какой-то другой, гладкий и отвратительно плотный, материал. Длиннаяпрямоугольная чековая книжка, самого простого типа, где чеки с одной стороны изаписная книжка для учета – с другой.

Лично я никогда не обременяю себя записями,кому и когда выписан чек. Впрочем, сейчас это совершенно не важно. Бесталанна вобщении с цифрами, бесталанна в музыке. Моцарт умел играть мелодии задомнаперед. Моцарт, вероятно, был математическим гением. А вот Бетховен далеко нетакой отточенный, совершенно другого склада…

– Триана.

– Да, Грейди.

Я попыталась сосредоточиться на речи юриста.

Он говорил, что Катринка пожелала продать доми разделить наследство. Она хотела, чтобы я отказалась от своего праваоставаться в доме пожизненно – «узуфрукта», как это называется на юридическомязыке, – от права пользоваться домом до самой моей смерти, права, котороея фактически делила с Фей. «Интересно, каким образом я могу его осуществить,раз Фей исчезла без следа?» – думала я, а Грейди тем временем долго и красиворассказывал о различных попытках связаться с Фей, словно Фей и в самом делебыла жива и благополучна. В акценте Грейди – протяжном, очень мелодичном –смешались говоры Миссисипи и Луизианы.

Однажды Катринка рассказала мне, что матьпосадила Фей – которой еще не исполнилось двух лет и которая только-тольконаучилась сидеть – в ванну. Мама «уснула», что означало «напилась», и Катринканашла Фей сидящей в ванне, полной экскрементов. Какашки плавали в воде, а Фейрадостно плескалась. Что ж, такое случается, не правда ли? Катринке в то времятоже было очень мало лет. Я пришла домой усталая и с грохотом отшвырнулаучебники. Я не хотела ничего знать! Не хотела. Дом был таким темным и холоднымОни обе были слишком малы, чтобы включить газовые обогреватели, которые в тевремена были несовершенны и очень опасны, так что дом мог загореться в любуюсекунду. Не было тепла! Да что там тепло! Гораздо страшнее опасность пожара,когда в доме двое маленьких детей и пьяная мать…

Перестань. Теперь все иначе!

– Фей жива, – прошептала я. –Она сейчас… где-то в другом месте.

Никто не услышал.

Грейди к этому времени уже выписал чек. Онположил чек прямо передо мной.

– Хотите, чтобы я озвучил то, что выпопросили меня сообщить? – очень доверительно и любезно осведомился он.

Меня словно ударило. Разумеется. Я все этоспланировала, пребывая в страхе и холоде, одним темным мрачным днем, когдаКарлу уже было больно дышать: если она, моя сестра, моя бедная потеряннаясиротка-сестра, Катринка, когда-нибудь попытается сделать это, то я отвечу ейименно так. Мы все заранее спланировали. Я отдала распоряжения Грейди, и емуничего не оставалось, кроме как их исполнить. Кстати, он считал их весьмаблагоразумными, и теперь ему предстояло зачитать небольшое заявление.

– Сколько, по вашим расчетам, стоит этотдом, миссис Расселл? – обратился он к Катринке. – Что вы скажете?

– По крайней мере, миллиондолларов, – ответила Катринка, что было абсурдно, потому что гораздо болеекрасивые и просторные дома в Новом Орлеане продавались за меньшую цену. Карл всвое время изумлялся этому. А Катринка и ее муж, Мартин, которые занималисьпродажей недвижимости, знали это лучше, чем кто-либо другой, так как дела у нихшли превосходно и они уже были владельцами собственной компании.

Я внимательно посмотрела на Розалинду. Впрошлом, в те мрачные годы, она по большей части читала книги и мечтала.Бывало, бросит взгляд на пьяную мать, лежащую на кровати, и уходит в своюкомнату с книжкой. Она читала Эдгара Райса Берроуза. В юности Розалиндаобладала хорошей фигурой и чудесными темными кудрявыми волосами. Мы все былинедурны собой, и у каждой был свой оттенок волос. – Триана.

Моя мать оставалась красивой до самой смерти.Когда позвонили из похоронного бюро и сказали: «Эта женщина проглотиласобственный язык», я не поняла, что это означало. Родственники, у которых онаумерла, не видели ее до этого несколько лет. Но именно у них на руках ейсуждено было покинуть этот мир. Я хорошо помню, что в ее длинных каштановыхволосах не было ни одного седого волоска, а высокий лоб… Все знают, что нелегкослыть красавицей, когда у тебя высокий лоб, но она была красива. В тотпоследний день, когда она шла по тропе, ее волосы были приглажены и заколоты.Кто помог ей так причесаться?

Только однажды она сделала короткую стрижку.Но это произошло на много лет раньше. Я вернулась домой из школы. Катринка былаеще совсем маленькая, бегала по плитам в розовых штанишках – весь день на южномсолнце. В то время никому бы и в голову не пришло наряжать детей в фирменныекостюмчики. Мать тихо сказала мне, что отрезала и продала волосы.

Что я ей сказала в ответ? Успокоила ли я ее,заверив, что она все равно прекрасна и что стрижка ей очень идет? Я вообще немогла вспомнить, как выглядела в тот момент мать, и только годы спустя поняла:она продала собственные волосы, чтобы купить спиртное. О Господи!

Мне хотелось спросить у Розалинды, считает лиона неискупимым грехом то, что я не попрощалась с нашей матерью. Но я не смоглабыть столь закоренелой эгоисткой! Розалинда и без того мучилась и в тревогепереводила взгляд то на Грейди, то на Катринку.

У Розалинды были собственные ужасныевоспоминания, которые так сильно ее терзали, что она пила и плакала. ОднаждыРозалинда наткнулась на мать, когда та поднималась по ступеням крыльца. В рукахнаша мама держала бумажный пакет, в котором была спрятана плоская фляжка свыпивкой, и Розалинда обозвала ее пьяницей. Позже она со слезами призналась мнев этом, и я все повторяла и повторяла: «Она простила, она поняла, Розалинда, неплачь». Моя мать, которой даже в минуты растерянности никогда не приходилосьлихорадочно подыскивать слова для ответа, тогда лишь молча улыбнулась юнойРозалинде, которой в пору той печальной истории исполнилось семнадцать, –она была всего на два года старше меня.

«Мама! Я скоро умру!»

Я с шумом втянула в себя воздух.

– Желаете, чтобы я прочелзаявление? – спросил Грейди. – Вы хотели прекратить прения. Возможно,вы захотите…

– Современное слово: «прения», –заметила я.