Сказки сироты: Города монет и пряностей - Кэтрин М. Валенте Страница 30

Несколько недель она прилежно навещала свой зверинец в сопровождении ловчих и благородных горничных, а иногда – отца. Она играла с пигмеем-слоником и молодым кентавром, у которого тряслись ноги, потому что в её отсутствие их связывали, чтобы он не вырос и не стал слишком высоким. У неё был джинн, чей дым иссяк, и рыба в огромном стеклянном сосуде, которая должна была ей ещё два желания. Они играли в странные и мрачные игры: она им пела и устраивала с ними чаепития из янтарных чашечек, которые существа неизбежно разбивали, и тогда она отчитывала их за неумение вести себя за столом. Она насильно прижимала их головы к своей груди и восклицала, что её нежная душа и чистое сердце чудесным образом зачаровали самых диких животных.

На меня чары не действовали.

Безуспешно попытавшись заставить меня пить из изысканных чашечек и петь, пока госпожа занимается шитьём, она объявила с великой печалью, что чудовище, поименованное в шутку, – действительно гротеск, который не спасти, и что меня следует отослать, ибо, вне всяких сомнений, в бездонных глубинах моей души я несчастна. Я знала, что меня отошлют на бойню или просто столкнут с края платформы в узкую полосу моря. Но девам невдомёк, какие причудливые формы иной раз принимает мир, чтобы избавить их добродетель от испытаний.

Когда она и её сопровождающие ушли, осталась маленькая тёмная фигурка, выделявшаяся на фоне двери проклятого зоопарка. Она вышла на свет, и я увидела, что это девочка, как и моя хозяйка, и утратила интерес. Однако девочка подошла к моей клетке, опустилась на колени и, высвободив нить чёрных бус с собственной шеи, вложила свой янтарный ключ в замок и открыла янтарную дверь.

– Бедная Гроттески. Видишь эти бусины? Когда янтарь сжигают, чтобы получить смолу, эта ужасная чёрная масса остаётся после того, как золотое масло сливают до последней капли. Она никому не нужна… Мусор! Я сама – всего лишь то, что осталось от неё, что она выбросила или что застряло в углу, когда она прошла мимо.

Девочка взялась за пряжки намордника и расстегнула их. К тому моменту я выросла, была размером почти с небольшую лошадь, но намордник мне не меняли. Моя челюсть уже никогда не будет закрываться как надо… Девочка не испугалась моих зубов. Она почесала мне подбородок и щёки, вытерла запёкшуюся кровь краем платья. Её звали Хинд. Она была хорошей девочкой; с того дня я спала в её постели.

Даже когда я полностью выросла, девочка спала, свернувшись между моих лап, и потребовала, чтобы к её безобразно нежной кровати приделали железные ножки. По ночам мы вместе забирались в библиотеки, и она учила меня читать по книгам, которые хранились на самых высоких полках, до которых я могла дотянуться. Это были истории о заблудших девушках и чудовищах, гротесках вроде нас. Она приносила мне пироги из кухни, покрытые глазурью; они были толще и сытнее измельчённого подгнившего мяса, которым кормили в зоопарке её сестры. Когда девочка сделалась красивее сестры, я стала петь у её окна мужчинам, которые собирались там, играя на флейтах и арфах. Они разбегались, когда я демонстрировала своё мастерство, а я шла назад к Хинд и её чёрным бусам. Я была счастлива. Солнце стояло в зените…

Когда оглядываешься назад, счастье кажется таким мимолётным, но тогда, с ней, я будто прожила целую жизнь под сенью беспокойных кедров. До того дня, когда она ворвалась в нашу комнату и захлопнула за собой дверь. Её грудь вздымалась под чёрными бусами, а лицо покраснело от рыданий. Я подбежала к ней, и она зарылась лицом в мою гриву. Наконец она отстранилась и издала ужасный всхлип, долгий, надломленный вой. Я помню, как сама выла точно так же.

Из её рта выпала жемчужина.