Избранник ада - Николай Норд Страница 30

Посреди него находился толстоногий стол, сработанный, видимо, из хорошего мореного дуба, поскольку, несмотря на червоточины в столешнице и ножках и некоторую гнилость древесины, он еще, вроде, достаточно крепко стоял на своих тумбовых, резных ногах. На столе пузатился глиняный, с отбитой ручкой, кувшин, накрытый крышкой, и две такие же чашки, одна совершенно разбитая, – наверное, результат моего падения в эту гробовую обитель. Я открыл крышку кувшина, всколыхнув облачко пыли, облепившего его – пусто, скорее всего, здесь когда-то плескалось поминальное вино.

По бокам склепа располагались ниши, заставленные гранитными плитами. Через слой, все той же вековой, пыли на них просматривались какие-то гравированные буквы. Когда я сдул с плит прах, то моим глазам представились надписи, насколько я понял, сделанные на французском. Скорее всего, здесь была похоронена целая семья, или родственники, судя по повторяющимся у всех одинаковой фамилии – de Grandr. Причем, дата рождения всех покойников была разной, а вот дата смерти – одна: 1837 год. Самому младшему, из здесь лежавших, было двадцать девять лет, самому старшему – Marquis Urb de Grandr – шестьдесят шесть.

О, маркиз! Знатная семья! Но как их занесло в эту глушь почти двести лет назад? Исходя из того, что все они приняли смерть в один день, это была либо казнь этих людей, либо самоубийство. Причем, самоубийство явно ритуальное, судя по магическим рунам, украшавших их гробовые плиты. Всего ниш было четыре, из них с усопшими, закрытые плитами, – три. С одной стороны одна, самая верхняя, – была пуста.

Мелькнула тревожная мысль: уж не для меня ли припасено это холодное местечко? Но я тут же отогнал ее, как назойливую муху и постарался сразу же о ней забыть. Но одно было ясно: кто-то от смерти – четвертый – ушел. Но кто: предатель, чудом спасшийся, или специально оставленный родственник для выполнения обряда похорон? Последнее – навряд ли. Ведь этот четвертый явно должен был умереть тоже. Но, может, позже? И кто они, эти иностранцы? Члены какого-то мистического ордена, пленные французы еще с Отечественной войны 1812 года? На этот вопрос ответа не было, да мне и некогда было размышлять на эту тему. Меня больше волновал вопрос собственного спасения, и все мысли, так или иначе, были связаны с этим.

Я встал на цыпочки и посветил в пустую нишу фонариком. В ней я обнаружил некий предмет, завернутый в лохмотья из остатков ткани, наверное, бархата. Все это было покрыто слоем осклизлой плесени и паутины. Очистив ошметки, я обнаружил там старинный кинжал. Ребристая ручка была выполнена из слоновой кости, а скобообразный ограничитель, направленный концами к обоюдоострому лезвию – из серебра, которое, хоть и потемнело от времени, но не подверглось разрушению. А вот сам клинок слегка заржавел, но не настолько, чтобы обесформиться. Видимо, он был сделан из хорошей стали, вроде булата, поэтому лишь тонко покрылся зеленым налетом, совсем не нарушившим металл, но сделавший невозможным прочесть на нем какую-то надпись на латинском. Что ж – неплохая находка – я уже придумал, как я могу ее использовать.

Фронтальную часть склепа занимали кованые двери, ведущие, видимо, наверх к выходу. Пробовать их открыть сейчас, даже если бы это и было возможным, не следовало – земля снаружи могла обрушиться вниз и завалить меня. Тыльная часть могилы представляла собой полированную стену, составленную из гранитных блоков. На этой стене висел медный колокол, размером с кружку и на нем были выгравированы цифры – очевидно, дата изготовления – 1829. По бокам от него и чуть повыше – два бронзовых подсвечника с полуиспользованными свечами – неплохо, если сядет батарейка в фонарике, то эти свечки мне здорово пригодятся. Посреди самой стены имелась барельефные фигуры и горельефные надписи. Когда же я смел паутину и вековой слой пыли, покрывавшей здесь все, то в центре стены увидел метровую фигуру странного существа изображенного в профиль. Она была похожа на человека, соединенного из двух бесполых особей со стороны спины. У нее было два лица, глядящие в разные стороны, четыре руки и четыре ноги, позволявшие фигуре, если бы она была живой, идти как вперед, так и назад.

Над этой фигурой выделялся горельеф обычного католического креста, а в ее подножье расположилось еще десяток подобных же фигурок, размерами, едва доходящими большой до щиколотки. В отличие от главной фигуры, они имели половую принадлежность – с одной стороны мужскую, а с другой – женскую. Они стояли на коленях вокруг центральной фигуры, окружая ее, и вознося к ней руки в молебном сплетении ладоней.

Чуть ниже этой композиции шли слова на латыни:

«Perricurum foedus cum morte et cum praegrandis androgyne inferno fecimus pactum»

Тогда я смысл написанного понять, конечно, не мог, но она крепко запала мне в память до последней буковки, и позже мне сделали ее перевод, и я еще вернусь к этой надписи в дальнейшем. Еще ниже этих строк была изображена пентаграмма – Печать Мендеса – точно такая же, как и на медальоне Софьи! А в самом низу был еще один занимательный рисунок – два всадника на одном коне, этот символ я уже где-то раньше видел – так изображали печать Ордена Тамплиеров.

Выходит, все захороненные здесь принадлежали к этому загадочному ордену? Я не знал, не знал и что означает двуликая фигура. И, вообще, во всем этом была какая-то странная мешанина из церковных, адских и иных символов, собранных вместе. И все это являлось для меня непостижимой загадкой. Однако размышлять над этими вещами, в то время когда я попал в критическую ситуацию, у меня не было времени.

Я взглянул наверх – в могильную черную дыру и вновь заорал, оглушая в тесном склепе самого себя:

– Есть тут кто-нибудь? Помоги-ите!

Этот крик, наверное, разбудил покойников в соседних могилах, но никто из живых, так и не откликнулся. Время было пятнадцать минут первого. На встречу так никто и не пришел. И, наверное, уже и не придет. И я решил привести план самоспасения в действие.

Я перенес стол поближе к щели в потолке склепа и встал на него с намерением подпрыгнуть, чтобы дотянуться руками до отверстия в потолке и, зацепившись за его края, попробовать подтянутся на руках наверх. Но, как я и подозревал, стол все же оказался не столь крепок, и рассыпался под моей тяжестью. Ну что ж, есть еще один запасной, уже ранее придуманный мною, вариант: выковырять кинжалом верхнюю плиту и установить ее между освободившимися нишами. Получится некий мостик между ними. Взобравшись на него, я окажусь на достаточной высоте, чтобы выбраться сначала из самого склепа, а дальше – и из верхней могилы.

Сказано – сделано. И я стал кинжалом выковыривать верхнюю надгробную плиту с левой стороны от колокола стороны, пытаясь засунуть кинжал в щели между плит. Минут через сорок, порядком подустав, и обливаясь от усердного труда потом, я понял бесполезность своей затеи. Плита оказалась неприступной. Скорее, я сломаю свой кинжал, чем выковыряю ее. Впервые на меня накатила волна отчаяния. Однако, почему-то, я подумал не о себе, а о своих родителях и, прежде всего, о маме. Она не переживет, если что со мной случится.

Помнится, будучи еще учеником пятого или шестого класса, после ссоры с отцом, из-за пролитого бидона молока, которое я, споткнувшись, не донес до дома из магазина, куда был за оным послан, я, неслышно отперев дверь, сбежал в полночь из дома с одним только саквояжем с вещичками и пятеркой денег в заднем кармане брюк.