Зеленый рыцарь - Айрис Мердок Страница 3

— Интересно, не мог ли он поделиться с Арлекином? — сказала Джоан, — Надо бы выяснить. Так ты не знаешь, когда возвращается Лукас?

— Нет. Мы не знаем даже, где он.

— Должно быть, тот суд нанес ужасный удар по его самолюбию, несмотря на его полную невиновность. Ты видела это шоу?

— Ходила ли я в суд? Нет, конечно!

— А я умираю от нетерпения. Мне бы хотелось точно знать, что же произошло. Надеюсь, в ближайшее время ты посвятишь меня во все подробности!

— Мы держались в стороне. Вряд ли Лукасу понравилось бы, если бы мы заявились в зал суда как любопытствующие туристы!

За несколько месяцев до этого Лукас Граффе, старший брат Клемента, попал в очень неприятную историю. Вечером, когда он прогуливался, на него напал какой-то грабитель, и Лукас так отчаянно защищался зонтиком, что убил напавшего ударом по голове. В суде высказывались общие возмущенные мнения (известные по краткому изложению данного инцидента в прессе). Лукаса обвинили если и не в предумышленном убийстве, то, по крайней мере, во «взятии правосудия в свои руки» и применении «чрезмерного насилия». На пару дней Лукас даже сделался популярным. Доброхоты, стремившиеся защитить несчастного грабителя, умолкли, когда выяснилось, что обвиняемый не нападал первым и не использовал никакого оружия. Лукаса, тихого ученого-отшельника, очень уважаемого историка, конечно, чрезвычайно подавило то, что он ненамеренно убил человека, хоть и негодяя.

— Он, должно быть, ужасно расстроился, — сказала Луиза.

— Расстроила его, скорее всего, только дурная слава.

— Нет, я думаю, сильнее его расстроило то, что он убил человека.

— Вздор, Лукас проявил настоящий героизм. Если бы больше людей давало отпор всяким негодяям, то и грабителей стало бы меньше. Лукас заслужил медаль. Ты, кажется, готова защищать этого отвратительного вора!

— Человека лишили жизни… а у него, возможно, остались жена и дети.

— Я понимаю, мы все высоко ценим Лукаса, но ему свойственна экстравагантность. Он обожает поражать нас эксцентричными выходками. Целыми днями он торчит в своей сумрачной берлоге, пишет научные труды, а потом выходит прогуляться и убивает кого-то… это безотчетное проявление храбрости, даже безотчетное проявление его убедительной силы.

— Вообще странно, что тот парень умер… Лукас ведь не хотел причинить ему вред, он просто пытался защититься от нападения.

— Представляю себе, как Лукас разъярился. Случайная встреча обернулась несчастьем для них обоих. А теперь еще Лукас пропал неизвестно на сколько.

— Скорее всего, ему нужно оправиться после такого потрясения, он надеется, что мы уже забыли обо всем. Ему не захочется обсуждать эту тему.

— Ему и не придется обсуждать ее, мы не станем ворошить былое, будем вести себя так, будто ничего не случилось. Но где же он пропадает?

— Наверное, где-то работает, он вечно трудится то в одном, то в другом университетском городке, обитая в недрах библиотек.

— Ага… в Италии, Германии, Америке. Он еще преподает?

— Да, вообще преподает, но колледж отправил его в творческий отпуск.

— Безусловно, Лукаса никак не назовешь общительным, он ведет затворническую жизнь, как и подобает тихому и неразговорчивому ученому. Ему, конечно, не понравилось, что его имя попало в газеты. Вам надо быть к нему повнимательнее, когда он вернется. Вы считаете его исключительно самодостаточным, а ведь он ужасно одинок.

— Ему нравится одиночество.

— Клемент, должно быть, сильно беспокоится за него. Ты не думаешь, что Лукас способен на самоубийство?

— Нет, безусловно нет!

— Я имею в виду, не из-за чувства вины, а из-за потери чувства собственного достоинства, потери репутации.

— Нет! У Лукаса вполне достаточно здравого смысла!

— Так ли это? Ладно, а как поживают три твоих малышки?

Дочерям Луизы уже исполнилось соответственно девятнадцать, восемнадцать и пятнадцать лет, и они давно перестали быть малышками.

— Алеф и Сефтон сдали экзамены и теперь с волнением ждут результатов!

— Ну уж, я уверена, что этим умницам нечего беспокоиться!

Тедди Андерсон, получив классическое образование, наградил своих дочерей греческими именами: Алетия, София и Мойра. Девочки, однако, спокойно обсудив их между собой, решили не пользоваться столь громкими именами, хотя и не стали полностью отказываться от них. Когда младший ребенок, так желаемый родителями мальчик, оказался очередной девочкой, Тедди сказал: «Это судьба!» — и нарек ее Мойрой, что легко укоротилось до Мой. Старшим сестрам было труднее найти более приемлемые имена. Алетию совершенно не устраивало сокращение Тия, и она подумывала сначала об Альфе, но, сочтя, что это звучит слишком самонадеянно, в итоге остановила свой выбор на Алеф, первой букве еврейского алфавита, что позволило сохранить связь имени с Древним миром и скрытую связь с исходным именем. Софии, не взлюбившей сокращение Софи, пришлось еще труднее, но в конце концов она придумала себе имя Сефтон, так и не объяснив никому, откуда оно взялось. Алеф (девятнадцатилетней) и Сефтон (восемнадцатилетней), ни на шутку пристрастившимся к чтению умных книг, была прямая дорога в университет. Их младшая сестра, не имевшая тяги к ученым изысканиям, но «талантливая малышка» в творчестве, готовилась к поступлению в художественную школу. Все девочки старательно учились, любили мать, любили друг друга, жили спокойно, счастливо и дружно. Казалось, что они абсолютно довольны судьбой. Внешне Сефтон и Мой выглядели достаточно привлекательными. А Алеф вообще считалась признанной красавицей.

— Да, уже экзамены. Как летит время! В Кембридж, по папиным стопам?

— Им хочется в Оксфорд, но тут выбирать не приходится.

— Вылет из родного гнезда пойдет им на пользу. Чересчур они уравновешенные и вообще живут в слишком идеальной атмосфере. Они даже телевизор не смотрят! Как еще, при наличии трех этих скромниц, в вашем доме не завелись привидения, ведь их привлекают именно такие типажи. Твои девочки подобны натянутым лукам, в них море энергии — так, между прочим, представляется Клементу, — и настало время для бурных перемен, время вылета из…

— Так представляется Клементу?

— А они по-прежнему любят петь и проливать слезы?

— Да…

— Они растут как тепличные растения, все их так любят и опекают… вот когда я была в их возрасте…

— Ты уже говорила, что чудесно повеселилась.

— Ну, отчасти верно, но, честно говоря, я побывала в аду. Возможно, даже не вылезала из него. Конечно, и в адской жизни бывают радостные моменты. Но к чему слезы, уж не успели ли они влюбиться? Мой наверняка успела, правда? Она ведь обожает Клемента с самого детства!

— Она также обожает и «Польского всадника».

— Какого всадника?