Талтос - Энн Райс Страница 3

Тем не менее он все же продолжал составлять и изучатьисторию своего рода, скрупулезно фиксируя все сведения о себе самом. А вот чтокасается предсказания будущего, то в этом искусстве он не отличался выдающимисяспособностями – по крайней мере, так ему казалось.

До его ушей донеслось тихое жужжание – едва слышный шумспиралей, проложенных под мраморным полом и медленно нагревающих воздух вкомнате. Ему представлялось, будто он способен слышать тепло, пробирающеесясквозь ботинки. Благодаря заботливым усилиям спиралей в башне никогда не былослишком холодно или удушающе жарко. Ах, если бы такой же комфорт можно былосоздать во всем остальном мире! Если бы можно было в изобилии обеспечить всехпищей и теплом. Его компания тратила миллионы на оказание помощи жителямрасположенных за морями и океанами пустынь и джунглей, но кому достается этапомощь и кому она действительно приносит пользу, выяснить никогда не удавалось.

С возникновением кинематографа, а позже и телевидения у негопоявилась надежда, что войн и голода впредь никогда не будет. Увидев их на экране,люди придут в ужас и сделают все, чтобы подобное больше не повторилось. Что заглупая мысль! Напротив, войны разгорались все чаще, от голода страдали целыенароды, и конца этому не было видно. Племена сражались между собой на всехконтинентах Голодная смерть уносила миллионы. Нужно было срочно принимать меры,ведь сделать предстояло так много. И стоит ли в этих условиях так тщательно иосторожно подходить к проблеме выбора? Почему бы не делать все, что необходимо?

Снегопад начался снова. Снежинки падали на землю – такиекрошечные, что их едва можно было разглядеть, – и, едва коснувшись темныхтротуаров и мостовых, тут же таяли. Так, во всяком случае, ему казалось. Но этитротуары и мостовые находились примерно шестьюдесятью этажами ниже, поэтому онне мог сказать с полной уверенностью, что именно там происходило.Полурастаявший снег падал на водосточные желоба и оседал на ближайших крышах.Возможно, вскоре все вокруг станет белым, и в надежно запертой теплой комнатебудет казаться, что город за окнами вымер, опустошенный неким поветрием, неразрушившим дома, но убившим все теплокровные существа, которые в них жили, кактермиты внутри деревянных стен.

Небо оставалось черным, а точнее, словно бы исчезало –именно это не нравилось ему в снежную погоду. А он так любил недоступную взорамспешащих по улицам людей высокую панораму небес над Нью-Йорком.

– Башни. Ты должен построить для них башни, –вслух сказал он себе. – Создай в поднебесье огромный музей с террасамивокруг.

И пусть стеклянные лифты возносят людей как можно выше,чтобы они могли увидеть…

И пусть среди множества башен, построенных для торговли иполучения прибыли, поднимутся башни для развлечений, призванные доставлятьудовольствие и радость.

Внезапно ему в голову вновь пришла мысль, уже не раз егопосещавшая и заставлявшая размышлять, строить различные предположения и догадкипервыми письменными документами были коммерческие перечни купленных и проданныхтоваров. Такого рода инвентарные ведомости обнаруживали на клинописныхдощечках, найденных в Иерихоне… Аналогичные находки были сделаны в Микенах.

В древние времена никто не осознавал, как важно записыватьчьи-либо мысли или идеи. Архитектурные сооружения – совсем другое дело.Наиболее величественными были, конечно, культовые строения: храмы илиисполинские зиккураты – ступенчатые пирамидальные башни, сложенные из глиняныхкирпичей и облицованные известняком, на вершинах которых люди приносили жертвыбогам. Следует вспомнить и каменные круги из огромных валунов – сарсенов, или,как их еще называют, сарацинских камней, – в долине Солсбери.

Теперь, семь тысячелетий спустя, величайшие зданиявозводятся для коммерческих целей. На их фронтонах запечатлены названиякрупнейших банков, гигантских корпораций или влиятельных частных компаний,подобных его собственной. Глядя из своего окна сквозь снежную мглу, он могпрочесть эти названия, написанные ярко светящимися в ночи крупными печатнымибуквами.

Что же касается храмов и культовых учреждений, то онипревратились в руины или совсем исчезли. Если постараться, где-то далеко внизуможно различить шпили собора Святого Патрика. Но ныне это священное местоскорее памятник прошлого, чем средоточие религиозного духа. В окружении высокихбезликих зданий из стекла и бетона собор выглядит чересчур хрупким, изящным,устремленным к небесам строением. Величественным он кажется лишь тем, ктосмотрит на него, стоя внизу, на тротуаре.

Иерихонские писцы могли бы по достоинству оценить такиеперемены, думал он. Впрочем, кто знает… Возможно, и нет. Он сам едва понималпроисходящее, однако плоды развития цивилизации все же казались поистинегигантскими и поражали его воображение в гораздо большей мере, чем воображениелюбого из человеческих созданий. Коммерция и бесконечное разнообразие великолепныхи полезных вещей, несомненно, призваны в конечном счете спасти мир, еслитолько… Преднамеренное устарение вещей, массовое уничтожение товаров прошлогосезона, стремление объявить не соответствующей времени и запросам покупателейпродукцию конкурентов – все это результат катастрофического недостаткадальновидности и здравого смысла. Винить в столь серьезных просчетах можно лишьвесьма ограниченное применение рыночной теории. Настоящая революция произошлане в процессе создания и уничтожения, а в ходе широчайшей изощренной ибесконечной экспансии. Прежние понятия давно ушли в небытие. Путь к спасениюлежит не в постижении старых истин, а в его обожаемой, собранной на фабрикеБру, в калькуляторах, лежащих в карманах миллионов людей, в аккуратных строчках,написанных легко скользящими по бумаге шариковыми ручками, в пятидолларовыхБиблиях и в заполнивших витрины аптек прекрасных игрушках по цене пенни заштуку.

Похоже, здесь найдется приложение и для его ума: он сумеетпостичь и принять новшества, проникнет в суть вещей, разработает и четкосформулирует вполне понятные, легкообъяснимые теории, если только…

– Мистер Эш… – прервал его размышления чей-тонегромкий голос.

Этого было вполне достаточно. Он вымуштровал их всех: «Нехлопайте дверью. Говорите тихо. Я вас услышу».

Голос принадлежал Реммику, человеку мягкому от природы,англичанину (с незначительной примесью кельтской крови, о чем Реммик, впрочем,даже не подозревал), – личному слуге, в течение последнего десятилетияставшему поистине незаменимым. И все же не за горами то время, когда в целяхбезопасности Реммика придется отослать прочь.

– Мистер Эш, вас ожидает молодая женщина.

– Благодарю вас, Реммик, – откликнулся он едваслышно; слова прозвучали еще тише, чем сообщение слуги.