Окраина - Бентли Литтл Страница 29

Они уже давно не присутствовали на молоканских похоронах – и если бы все это происходило в Южной Калифорнии, то скорее всего постарались бы избежать и этих. Но здесь они чувствовали, что обязаны быть, поэтому Грегори и Джулия, оставив детей на Сашу, покорно надели традиционную одежду и, забрав его мать из молельного дома, где она сидела возле гроба с телом, повезли ее на молоканское кладбище, которое располагалось на гребне горы прямо над шахтой.

Грегори посмотрел в зеркало заднего вида.

Его мать сидела на заднем сиденье, глядя прямо перед собою; при этом она не смотрела ни на что конкретно – ни на него, ни на Джулию, ни на пейзаж за окном, просто куда-то вдаль. Она выглядела совсем старой. За последние два дня мать состарилась на несколько лет, и теперь морщины стали вдруг яснее заметны на ее лице, а превратности жизни четко проявились в ее согбенной фигуре.

Она восприняла смерть Якова гораздо тяжелее, чем ожидал Грегори.

Тяжелее, чем смерть отца?

Этого Грегори не знал, но ему не нравилось ее поведение, и он злился за то, что она слишком явно демонстрировала свои чувства. Она не видела Якова больше тридцати лет, возобновила знакомство с ним всего несколько недель назад, а ведет себя так, как будто потеряла любовь всей своей жизни.

Любовь всей жизни…

Грегори не хотел думать об этом.

Он знал, что ведет себя как маленький ребенок. В конце концов, она имела право испытывать горе и шок, депрессию и отчаяние. Умер один из ее старых друзей – умер насильственной смертью, – и то, что он, Грегори, пытается как-то объяснить мотивы ее поведения, с его стороны не что другое, как эгоизм и неделикатность. Он не может чувствовать себя преданным только потому, что мать демонстрирует вполне понятную человеческую реакцию на столь необъяснимое событие. Она что, должна радоваться и веселиться или вообще ничего не чувствовать и вести себя так, как будто убийство – это совершенно обыденное событие?

Конечно, нет. Грегори ругал себя за свою подозрительность и эгоистичную невнимательность.

Но он продолжал это ощущать.

О смерти Якова Петровина говорил весь город. Все жители Макгуэйна были поражены происшедшим, и в городе циркулировала масса слухов. Дело действительно было очень странным и напоминало фильмы с Винсентом Прайсом [41], в которых плохие парни умирали наиболее ироничным для себя способом. Проповедник, убитый Библией? Книгу никак нельзя было назвать оружием убийства, и Зеб Рейнольдс, старший детектив, занимался тем, что допрашивал всех членов общины, пытаясь выяснить, был ли у кого-нибудь повод убить Якова. Он уже успел переговорить с матерью Грегори, и она ответила на все его вопросы, демонстрируя готовность к сотрудничеству, но ее английский как-то резко испортился во время этого разговора, а ее акцент стал гораздо сильнее. Грегори видел, что его мать не хочет связываться с полицией.

Она не верила, что полиция сможет раскрыть убийство Якова.

Именно поэтому проповедника ни на минуту не оставляли одного после смерти, и именно поэтому рядом с ним всегда кто-нибудь находился. Его мать и группа прихожан по очереди дежурили возле его тела круглые сутки. Помимо обычных молитв о душе Якова, они произносили специальные молитвы-обереги. Община считала, что убийство Якова – дело рук не человеческих, но бесовских или дьявольских и что имеются доказательства того, что проповедник вступил в битву с бесами, потерпел поражение и умер как герой, защищая от них свой молельный дом. Хотя Грегори и не верил в это, сама мысль об этом вызывала у него дрожь. Он был не так уж далек от религии, как притворялся, и, вернувшись в Макгуэйн и очутившись среди своих соотечественников, вновь превратился в мальчика, который боится тех вещей, на которые в Калифорнии не обратил бы внимания и посчитал бы глупыми суевериями.

Грунтовая дорога вилась в сторону гребня горы и исчезала из виду где-то на самом его верху. Грегори проехал по каменистой, неутрамбованной поверхности до того места, где все оставляли свои машины. Оно располагалось прямо за кованой решеткой, которая окружала кладбище. Подъезжая, Грегори слегка притормозил и со странным чувством посмотрел на распахнутые ворота кладбища. Там был похоронен его отец. Казалось, время было не властно над этим местом. Земля, небо, изгородь, памятники – все было таким же, как в те далекие времена. Он облизнул внезапно пересохшие губы и припарковался рядом с фордовским пикапом.

Грегори не был здесь со дня похорон отца, которые состоялись много лет назад, и теперь ощущал стыд и вину, чувствуя за собой сыновнюю неблагодарность. Он часто думал об отце – и дня не проходило, чтобы он о нем не подумал, – но при этом не сделал ни одной попытки побывать на кладбище. До сих пор ему удавалось оправдывать свой поступок с рациональной точки зрения и не признавать того, что отказ от посещения кладбища был результатом детского и эгоистичного неприятия смерти отца. Он не уставал повторять себе, что смысла в посещении кладбища не было никакого, так как его отец отошел в иной мир, а то, что лежало в могиле, было оболочкой, пустой раковиной. И он в это верил. Но правдой было и то, что он просто не хотел думать о смерти и выбрал самый простой с эмоциональной точки зрения способ избежать этих мыслей. Он просто решил не испытывать эмоций, которые могли бы его расстроить или доставить ему неудобство.

И вот сейчас эти эмоции полностью овладели им…

Грегори опять взглянул в зеркало на свою мать и впервые понял, что она тоже никогда до этого не возвращалась в Макгуэйн. И даже когда они переехали, она не выразила желания побывать на кладбище.

Мать не видела, что он следит за нею; на лице у нее была гримаса. Последнее время ее сильно беспокоили боли в спине, и Грегори бы отнес эту гримасу на счет физической боли, если бы не узнал ее: именно такая была у нее на лице во время похорон отца.