Хроники Сен-Жермена - Челси Куинн Ярбро Страница 29

voglio amarvi, о luci care.

Amando penero?

ma sempre v'amero, si, si

Nel mio penare.

Penero, v'almero, luci care.

— Верхние ноты берутся очень уж через силу, — заметила Алексис.

— В верхних регистрах пианиссимо легко не дается, — уклончиво откликнулся Ракоци.

— Наверное, вы правы. — Она заглянула в программку и со вздохом пожаловалась: — До антракта еще двадцать минут.

— Ну, за это время он не сбежит, — успокоили ее с едва уловимой улыбкой.

— М-да. — Баронесса резко закрыла программку. — Они сличат все ваши фотографии, найдут отпечатки пальцев, получат всю информацию о ваших доходах. И о накоплениях, думаю, кроме разве тех, что помещены в швейцарские банки. У вас ведь наверняка там что-то имеется. В швейцарских банках. Потому что, кажется, у половины земли что-то там есть. — Она протянула руку за своей вышитой бисером сумочкой и открыла ее. Потом, разыскав помаду и пудреницу с зеркальцем, принялась с большой аккуратностью подкрашивать губы. — Я знаю, что это ужасно невежливо, но…

— О, не стесняйте себя, — махнул рукой Ракоци и, в свою очередь, позволил себе сесть посвободней.

— …Но он очень красив. Конечно, Франческо, вы тоже видный мужчина… по-своему, но я выше вас… по крайней мере дюйма на два, а с каблуками… — Алексис многозначительно смолкла.

— Я безутешен, но, думаю, в мире нет пары вашей красе, — ответил Ракоци и повернулся к сцене, где исполнители вознамерились составить дуэт.

— Гм? — озадаченно пробормотала Алексис, наклоняясь вперед и разыскивая глазами красивого грека.

— А с чего бы этим сыщикам так мной интересоваться? — спросил Ракоци, когда двое на сцене решились дать публике передышку.

— Я уже говорила: вы — иностранец, богач. В вас можно ткнуть пальцем как в заморского паука, тянущего последние соки из американских трудящихся. С ростом инфляции такое всегда происходит. Все считают, что Эйзенхауэр должен что-нибудь сделать. Но что? — Она тронула вырез платья, уже почти сожалея, что не украсила свой туалет ничем, кроме миниатюрного бриллиантового колье — недавнего подарка Итало.

— Сколько времени все это может продлиться?

— Кто знает? По крайней мере до тех пор, пока конгресс в состоянии диктовать газетам, о чем нужно кричать. Конгрессмены, естественно, раздувают шумиху. Им ведь приходится хлопотать, чтобы не вылететь из своих тепленьких кресел Что, например, станет делать спикер Сэм, если его отправят обратно в Техас?

— И вам рассказал об этом ваш брат? — спросил Ракоци, уточняя.

— Да. Бедняга Честер! Он прилетел сюда на пару недель по делам и скоро опять улетит. Это ужасно! — Алексис поерзала в кресле. Многослойный шифон ее платья обиженно зашелестел.

Благоуханьем и цветами

Влечет стихи мои в ваш сад.

Я сам, взмахнув словес крылами,

Там оказаться был бы рад!

— И каков же он, этот грек?

— Не знаю, мы плохо знакомы. Через его соседку. — Ракоци лишь на секунду позволил своему взгляду задержаться на прелестной головке и слегка обнаженном плече особы, сидящей рядом с красавцем.

— А она какова? — Вопрос прозвучал слишком резко, и Ракоци вздернул бровь.

— Она мой давний и добрый друг, и я ее очень ценю. — В тоне ответа угадывалось достаточно холодка, чтобы титулованная американка сообразила, что зашла за какую-то грань.

— Я не имела в виду… — Она уже не могла что-то исправить и потому лишь пожала плечами, решив отступить на более безопасную почву. — Даже если вы безупречны, ваши родственники или знакомые вполне могут скомпрометировать вас.

— Мои родственники? — повторил Ракоци. — Их почти нет. А знакомые? Их слишком много.

— Вот-вот. Но… если ты знаешь кого-то, кто знает кого-то, кто знает кого-то… и так далее… из тех, что могут сочувствовать коммунистам, — это замечательный повод обвинить в том и тебя. Поймите, у них имеется тысяча способов отравить вашу жизнь.

— Скорее наоборот, — уронил загадочно Ракоци. — Но это не важно.

— Они мастера разводить бури в стакане воды. — Алексис притихла, прислушиваясь к первым звукам фортепиано, потом зашептала вновь: — Вам следует как-то обезопасить себя. Я обещала Честеру вас познакомить, но не думаю, что он захочет говорить об этих вещах.

— И я не думаю, — согласно кивнул Ракоци.

Музыка отзвучала, объявили антракт. Певцы поклонились. Поклонился и пианист. Работники сцены дали верхнее освещение. Публика завздыхала, зашуршала, задвигалась, как просыпающийся дракон.

— Интересно, куда направится грек?

— Не знаю. Скорее всего, туда, где можно пропустить рюмку-другую. — Ракоци придержал даме стул, затем откинул перед ней тяжелый бархатный полог, отделявший ложу от коридора, сбегающего к фойе.

— Тут прорва народу, — вздохнула Алексис, опираясь на руку спутника. Трехдюймовые каблуки делали ее уж совсем долговязой.

— Не волнуйтесь, он от нас не уйдет, — улыбнулся Ракоци и повел баронессу к бару. — Итало знает о ваших маленьких приключениях?

— И да и нет. Он понимает, что я небезгрешна, но предпочитает не вдаваться в детали. — Она ощутила пульс под колье, словно нить бриллиантов вдруг стянула ей шею.

— И вас это не беспокоит? — Ракоци кликнул официанта. — Если нет, ваше положение можно назвать очень выгодным.

— Надеюсь, что так, — сказала Алексис. Пока откупоривали шампанское, она еще раз задумалась над вопросом. — На сегодняшний день меня все устраивает. А лет через пятнадцать я, возможно, буду думать совсем по-другому. Итало такая жена, как я, более чем подходит. Я ведь из Нью-Гэмпшира, а не из Рима, Неаполя или Венеции, и мне в глазах его соотечественников простительно многое из того, что не сошло бы с рук итальянке. Все, так или иначе, расставлено по местам. — Она приняла протянутый ей бокал. — А вы разве не хотите?

Уплатив непомерно высокую цену за игристый напиток, Ракоци укоризненно покачал головой.

— Алексис, вы же знаете, я не терплю спиртного.

— Ах да, — рассеянно покивала она. — Что ж, тогда я выпью одна.

— Удачи, моя дорогая. — Взгляд его темных глаз посветлел. — Удачи, которая уже рядом, — сказал он, кивая в сторону грека, рука об руку с невысокой гибкой француженкой пробивавшегося через толпу. — Синьор Афанасиос! — Оклик был вроде негромок, но перекрыл многоголосье фойе.

Грек завертел головой, потом по подсказке спутницы глянул в сторону Ракоци.

— Ах, это вы! Мой венгерский друг. Я вас не сразу увидел. — Он шел через фойе — высокий, самодовольный, обнажая в улыбке великолепные белые зубы.

— Добрый вечер, — сказал Ракоци, пожимая ему руку. — Вы не знакомы с баронессой делла Пиаджиа, синьор Афанасиос?