Скрипка - Энн Райс Страница 29

– Серебро, – сказала я. – Егоочень много, и он его любил. Знаете, он переписывался с торговцами серебра повсей стране и скупал «Разоружающую любовь». Вот, взгляните на эту маленькуювилочку – она считается десертной, предназначена для клубники.

– Вы действительно не против, если мыкаждая возьмем по…

– О Боже! А я-то боялась, что выиспугаетесь из-за его болезни. Серебра так много. Хватит всем.

Нас прервал громкий шум. Кто-то свалился напол. Я знала, что этот кузен был из числа тех немногих, кто приходился роднейкак Беккерам по моей линии, так и Вольфстанам по линии Карла, но я никак немогла припомнить его имени.

Перепил бедняга. Я видела, что его жена вярости. Гости помогли ему подняться. На его серых брюках проступили длинныемокрые полосы.

Я хотела продолжить разговор насчет серебра,но тут услышала голос Катринки:

– Что они там пытаются унести? Мимо менякак раз проходила Алфея.

– Пусть его семья возьмет себе что-нибудьиз серебра, – успела я ей сказать и мгновенно зарделась под злобнымвзглядом Катринки, тут же заявившей, что это общая собственность.

Впервые я осознала, что рано или поздно всеэти люди уйдут и я останусь одна, что он, возможно, не вернется, и в отчаяниипоняла, какое утешение дарила мне его музыка, направляя мои мысли от одноговоспоминания к другому. А теперь я, словно околдованная, трясу головой и явнопроизвожу странное впечатление.

Кстати, что на мне надето?

Я оглядела себя: длинная шелковая юбка,цветастая блузка и бархатный жилет, скрывающий полноту, – униформа Трианы,как говорят мои родственники.

Возле кладовой возникла суматоха. Вынеслисеребро. Катринка говорила что-то желчное и ужасное опечаленной Розалинде, ибедняжка со своими вздернутыми темными бровями и сползающими на самый кончикноса очками выглядела потерянной и беспомощной.

Ко мне склонилась кузина Барбара, чтобыпоцеловать. Им пора уходить. Муж больше не водит машину с наступлением темноты;по крайней мере, ему нельзя садиться за руль. Я сказала, что понимаю, и, крепкообняв ее на секунду, чмокнула в щеку. Мне вдруг подумалось, что этот поцелуй яподарила не только Барбаре, но и ее матери, и моей давно ушедшей в мир инойдвоюродной бабушке, и своей собственной бабушке, которая приходилась тойженщине сестрой.

Внезапно Катринка больно вцепилась мне в плечои развернула меня лицом к себе.

– Они прикарманивают серебро!

Я поднялась и жестом велела ей умолкнуть,прижав палец к губам, хотя я заранее точно знала, что теперь она вскипит отярости. Так и произошло. Катринка попятилась. Ко мне подошла одна из тетушекКарла, чтобы поцеловать и поблагодарить за чайную ложечку, которую держала вруке.

– Он был бы очень рад… –пробормотала я.

Карл всегда рассылал своим родным и знакомым«Разоружающую любовь», вкладывая в посылку записочку: «Обязательно сообщите,если вам не понравится узор, потому что я могу завалить вас этими вещами».Кажется, я пыталась объяснить ей это, но мне с трудом удавалось четкопроизносить слова. Я двинулась к двери, будто затем, чтобы проводить тетушкуКарла к выходу, а на самом деле используя ее в качестве средства спасения.Другие гости махали мне рукой, спускаясь по ступеням, но я направилась не кним, а на террасу, чтобы пройтись по ней и оглядеть улицу.

Его там не было. Вероятно, его вообще никогдане было. Я вновь вспомнила о матери, и сердце готово было разорваться, но напамять мне пришел вовсе не тот день, когда я видела ее в последний раз, адругой – тот, в который я устроила вечеринку для одного из моих друзей. Мать ктому времени давно ушла в запой, и ее заперли в боковой спальне. Якобы заперли,по обыкновению мертвецки пьяную. В себя она приходила только поздно ночью ипринималась бродить по дому. И вот представьте, каким-то образом она забрела нанашу вечеринку!

Она вышла, пошатываясь, на террасу и выгляделав точности, как соперница Джен Эйр, та сумасшедшая женщина, которую Рочестерпрятал на чердаке. Мы отвели ее обратно. Но проявила ли я тогда доброту,поцеловала ли я ее? Не могла вспомнить. Мне было отвратительно думать, что якогда-то была такой молодой и глупой, а потом меня снова ударила мысль, что этоя позволила ей уйти, позволила ей умереть одной от пьянства, в окруженииродственников, которых она стеснялась.

Чем по сравнению с этим было убийство Лили?Неумение спасти Лили?

Я схватилась за перила. Дом быстро пустел.

Скрипач был частью моего безумия, а его музыкуя нафантазировала! Сумасшедшую, прелестную, успокаивающую музыку, придуманнуюподсознанием отчаянно заурядной, бесталанной личности, слишком прозаичной вовсех отношениях, чтобы радоваться доставшемуся ей богатству.

Господи! Мне нестерпимо захотелось умереть. Язнала, где хранится оружие, но вдруг подумала, что если подожду всего нескольконедель, то всем будет только лучше. Если же я сделаю это сейчас, то каждыйстанет думать, что это его или ее вина. И потом. Что, если Фей жива и однаждывернется домой? Что, если, узнав о самоубийстве старшей сестры, Фей взвалитвину на себя? Немыслимо!

Поцелуи, прощание. Внезапная волнавосхитительных духов – Гертруда, тетушка Карла, а следом – мягкая сморщеннаярука ее мужа.

Карл прошептал как-то, когда уже не могпереворачиваться без посторонней помощи:

– По крайней мере, я никогда не узнаю,что такое быть старым, – правда, Триана?

Я повернулась и посмотрела на боковую лужайку.На мокрой траве и мокрых кирпичах сияли отражения огней цветочной лавки, и япопыталась представить, где проходила та тропа, по которой прошла моя мать втот последний день, когда я ее видела. Тропа не сохранилась. За те годы, что япровела в Калифорнии, после того как мой отец женился на своей протестантке(несмотря на то что жена придерживалась другой веры, он – проклятая душа – темне менее каждый вечер произносил свою молитву, делая ее абсолютно несчастной),они построили гараж. Мода на автомобили дошла даже до Нового Орлеана. И неосталось в память о маме старых деревянных ворот, через которые она ушла ввечность.

Я начала задыхаться. Обернулась. Взглянулавдоль террасы. Повсюду люди. Но я не могла четко представить себе мать в тотпоследний день. Она была красавица и, казалось, могла сто очков дать впередлюбой из своих дочерей. А в ту ночь, когда она, очнувшись от пьяного сна,оказалась среди веселящихся подростков, у нее было совершенно ошеломленноевыражение лица: она не понимала, где находится. Это случилось всего занесколько недель до ее смерти.

Я пыталась отдышаться.

– …Все, что ты для него сделала, –донесся до меня чей-то голос.