Ангелика - Артур Филлипс Страница 29

Ночной триумф мог обернуться всего лишь удачным совпадением, сказала Энн извинительно. Слишком рано превозносить свою изобретательность, пусть даже Энн не менее страстно, нежели Констанс, желала долговечной победы.

— Четыре годика? — задумчиво осведомилась Энн, когда Ангелика, пятясь, пересекала их поле зрения. — В поисках источника ваших неурядиц этот факт может оказаться небесполезным. Вчерашний день я проводила различные изыскания, стараясь помочь вам, и освежила в памяти кошмар Бёрнэмов. Вы позволите?

— Прошу вас, — тихо отвечала Констанс, следя за забывшейся дочерью.

— Семейство Бёрнэмов обитало в вашем доме прежде вашего супруга. Отец мистера Бартона вполне мог приобрести этот дом у миссис Бёрнэм, поскольку, как вы вскорости поймете, она всячески стремилась его продать, и не исключено — к пущему стыду жителей округи, — что купить такой дом согласился бы лишь неосведомленный чужак. Так или иначе, известно следующее: девочка Бёрнэмов, ребенок четырех лет от роду, начиная с самого утра ее четвертого дня рождения столь сотрясаема была припадками, что родителям ничего не оставалось, кроме как призвать врачей, а когда те ничего не добились, приходского священника, а впоследствии даже и католика, что пообещал выдавить Сатану из девочки голыми руками. Все эти специалисты оказались беспомощны, и горемычное дитя продолжало без видимой причины подвергаться приступам ярости, коя делалась с каждым днем все исступленнее. В припадках бешенства она никого не узнавала, никому не внимала, не считалась ни с единым препятствием. Вскоре девочка принялась вредить себе, исхитряясь порезать себя любым острым предметом, каковой могла схватить, причем сдержать ее могли только несколько взрослых. Позже, пробуждаясь от мертвого сна, она свирепела, врывалась в родительскую спальню и набрасывалась на мать с отцом в их постели. Бёрнэмы, коих можно понять, начали по ночам запирать девочку в ее комнате, а собственную дверь затворяли на засов. От родного ребенка, от милой родной малютки.

Ковер густых облаков развернулся, закрыв собой солнце, и поспешная тень упала на зеленую траву, настигнув Ангелику, что играла с палочкой и обручем другой девочки, тщетно подгоняя одно другим. Легко сдружившиеся дети держались за руки.

— Они, конечно, любили своего ребенка, но поделать ничего не могли, и вскоре их дом обуяла безысходность. Слуги отказывались в нем ночевать, ибо были не столь смелы, как ваша отважная Нора, и после того, как девочка ошпарила кипятком шотландца-камердинера, семейство осталось без союзников. Миссис Бёрнэм едва не обезумела от скорби и свалившейся на нее работы по дому. Ей не к кому было обратиться, поскольку вся округа клеймила их с мужем как зачинателей и охранителей «дьявольской девочки с Хикстон-стрит». Но однажды вечером девочка, к немалому удивлению матери, отправилась в кровать любезно и охотно. Невзирая на это, миссис Бёрнэм с сожалением заперла дверь детской, поднялась в свою комнату — ту, в коей вы спите, — и обнаружила, что муж ее повесился на потолочных балках. Сейчас они закрыты, да?

— Да, — еле слышно сказала Констанс.

— Она забрала письмо, кое он оставил, заперла за собой дверь, сошла вниз, охвачена ужасом и помутившись рассудком. Она попросила соседа сходить за церковным сторожем; в ожидании его миссис Бёрнэм, дрожа всем телом, прочла прощальные слова малодушного супруга и узнала о причинах его смерти, а также длившихся столько месяцев мук дочери. Из его собственноручно написанного признания она поняла, что мистер Бёрнэм за несколько лет до знакомства с миссис Бёрнэм сотворил нечто с ребенком. Нечто невыразимое.

— Я не разумею значения сказанного вами, миссис Монтегю.

— Точно так же миссис Бёрнэм не понимала, о чем сообщает отвратительная записка. Он сотворил нечто невыразимое, и, очевидно, подробности сотворенного были невыражаемы на письме. То было деяние, кое, утверждал мистер Бёрнэм даже в минуту последней исповеди, он не желал совершать… что не означает, будто имела место случайность, иначе он непременно так и написал бы. Нет, просто нечто невыразимое, чего он не желал делать.

Результатом, однако, стала смерть некоего ребенка за много лет до того, смерть, кою он от всех утаивал, кошмар, что был ведом лишь ему одному и грыз его совесть годами, пока по прошествии десяти лет все более ослабевавшего ужаса мистер Бёрнэм не вообразил, будто вина его искуплена и память о злодеянии оставит его в покое.

Он женился на миссис Бёрнэм. У них родилось собственное дитя, сделавшее их несказанно счастливыми. Мистер Бёрнэм не ощущал прежнего бремени, пока его дочь не достигла возраста несчастной девочки из прошлого. И в тот же день, в четвертый день рождения, у его дочери начались неукротимые вспышки гнева. Мистер Бёрнэм оправдывался перед супругой: эти припадки, писал он, стучались не вследствие естественных склонностей их дочери. Она страдала, ибо ею как игрушкой помыкал дух зверски умерщвленной девочки, желавший наказать мистера Бёрнэма. Его мстительная жертва вступала в члены их дочери и насылала на нее безумие. Уничтожая себя, он надеялся положить конец мукам и жены и ребенка. Боже, смилостивься над его душой.

Эти события происходили в доме Констанс; мертвое тело висело над ее супружеским ложем.

— Что же он сотворил? Вы определенно знаете.

— Я могу строить догадки, но они никогда не приблизят меня к истине. Вы понимаете? Это важно, дорогуша. Мужское племя способно на деяния и помыслы, кои женскому полу непредставимы. В них заключена сила любого народа. На них народы зиждутся, ими вершатся великие дела. Эта нехитрая истина, увы, часто оборачивается трагедией. Давайте согласимся с тем, что в сердцах мужчин рождаются намерения и возможности, коих нам никогда не обрести, не осуществить, даже не — и в том, Констанс, наше с вами женское блаженство и наше же проклятие, — даже не постичь. Мы органически не способны на подобные мысли. Если мистер Бёрнэм пишет, что совершил нечто невыразимое, для нас, женщин, сотворенное им все равно что немыслимо. Ах, дорогая моя, вам не следует так содрогаться. Успокойтесь. Я ни на миг не допускаю, что мы беззащитны, просто наше оружие — скорее интуиция, нежели тайные планы и нечистые козни. Вероятно, не стоит удивляться тому, что ужас вновь укореняется в доме, кой сделался вместилищем плачевного порока и не был должным образом очищен от призрачных отложений. Пока что мы ничего не знаем. Спокойствие прошлой ночи может означать, что мы на верном пути, а может не значить вовсе ничего. Мы сделали лишь первые шаги! Ну же, дайте мне руку. Овладейте собой. Вы же не хотите встревожить нашу Ангелику. Она смотрит на вас. Махните ей и улыбнитесь! Она пленяет мое сердце — крохотное подобие своей доброй, милой мамочки.

Энн тоже была доброй и милой мамочкой. Всякий раз, когда Констанс взмаливалась: «Что же следует предпринять?» — рядом сидела безмятежная и улыбчивая Энн. Констанс изумлялась тому, что Энн бездетна, ибо та являла собой саму суть материнства. Она дышала мудростью и прощением, объясняла и извиняла разом, точно как Джозеф, наоборот, напускал туману и порицал. Когда Констанс сказала:

— Для Джозефа невозможность исполнения мною всех обязанностей супруги явилась чрезвычайно болезненной, — Энн зафыркала, смеясь: