Ведьмы. Запретная магия - Луиза Морган Страница 28

– Я подумаю.

Урсула поцеловала мать и поднялась по лестнице в комнату, где провела всю жизнь.

Она стояла в дверях и осматривалась. Действительно, эта комната была неудобной. Крыша опускалась под уклоном над окном так низко, что, будучи высокой, ей приходилось пригибаться, чтобы добраться до кровати. Переход в одну из спален внизу не был лишен смысла, но ведь они принадлежали ее тетям и дядям. Урсула не могла себе представить, что ей будет уютно спать на широкой кровати с резными столбиками и под пологом, что одежду она будет отныне хранить в шкафу, а не вешать на гвозди. Вид оттуда, однако, должен быть прелестный. Две комнаты выходили окнами на вересковую пустошь, а две другие – на море, за пределы утеса.

Она зевнула, застегивая ночную рубашку на все пуговицы, и закуталась в одеяло. За многие годы оно стало мягким и уютным. Натянув одеяло до подбородка, Урсула улыбнулась в темноте. Следовало признать, она неохотно отказывалась от старых привычек, как и ее любимые козы. Эти животные предпочитали, когда все происходило неизменно день ото дня, месяц за месяцем, год за годом. Урсула подумала, зевая, что она именно такая. Она не была уверена, что хотела бы разделить Орчард-фарм с кем бы то ни было, даже если это были лишь привидения, сидящие с ней за компанию у стола.

Она спала крепко, как всегда, убаюканная шепотом океана с южной стороны дома и вторящими ему затихающими порывами ветра с севера. И могла бы проспать до утренней зари, когда пение петуха подскажет ей, что пора пробуждаться и приступать к повседневным делам, но внезапно какой-то звук пробудил ее ото сна. Он донесся не из курятника и не из хлева.

Косой луч лунного света падал через окно, освещая деревянный пол, но до утра, Урсула была более чем уверена, было далеко. Она села на кровати, удивленно прислушиваясь.

Опять этот звук: щелкнула дверь, кто-то прошел по кухне внизу. Урсула отбросила одеяло и поспешно направилась к лестничной площадке. Она добралась до нее как раз тогда, когда Нанетт на цыпочках пробиралась по узкому холлу. На ней был теплый плащ, на голове повязан платок Флеретт. Она что-то несла в руках: не то книгу, не то коробку. Серый кот, задрав тощий хвост, семенил у ее ног. Урсула давно не видела его и думала, что он уже умер. Этому созданию, должно быть, больше двадцати лет от роду.

Она заговорила шепотом, забыв, что больше некого беспокоить в их доме:

– Маман! Что ты такое делаешь?

Нанетт взглянула на дочь из-под старого платка. Глаза у нее были запавшие, лицо побледнело от усталости. Она прошептала:

– Мне нужно поспать.

– Подожди! – Голос Урсулы зазвучал громче, и она поспешила вниз, скользя в чулках по деревянным ступеням. – Подожди, маман! Почему ты не спишь?

Пристальный взгляд матери заставил Урсулу остановиться за три ступеньки до подножия лестницы.

– Со временем ты все узнаешь, Урсула, – ответила Нанетт. – Либо не узнаешь. Тебе остается только ждать. А сейчас мне нужно поспать.

Она повернулась и направилась в сторону своей спальни, крепко прижимая неизвестный предмет к груди. Кот последовал за ней, вертясь под ногами, чтобы первым войти в комнату. Урсула поспешила следом, но Нанетт решительно заперла дверь перед ее носом. Урсула потрясенно вскрикнула, услышав мрачный щелчок замка.

Она стояла там некоторое время, пока не озябли ноги, а по рукам не побежали мурашки. Потом подняла руку, чтобы постучать в дверь, но, вспомнив серое от усталости лицо Нанетт, снова опустила ее и неохотно поднялась по лестнице, вверяя разгадку тайны завтрашнему дню. Она долго не могла уснуть, рассматривая полосы лунного света на скошенном потолке.

Урсула только погрузилась в сон, как заблеяли козы. Она отчаянно пыталась побороть дремоту и одевалась с закрытыми глазами, а окончательно пробудилась лишь на пути к хлеву.

Нанетт в тот день спала допоздна. Близился Ламмас, пора первого урожая, и Урсула проводила утро в огороде, вырывая сорняки, прореживая посевы, подвязывая вьющиеся растения. Она как раз склонилась над грядкой картофеля, собирая жуков с листьев, когда заметила мать в окне кухни. Урсула отряхнула от земли руки и юбку и зашагала к дому. Она сбросила сапоги на крыльце и в чулках вошла в кухню. Нанетт уже поставила чайник на огонь и достала половину хлеба из каморки. Держа хлебный нож в руке, она подняла голову. Урсула намеревалась расспросить о вчерашней ночи, но при взгляде на мать ее охватило беспокойство.

– Маман, с тобой все в порядке? Ты выглядишь ужасно.

Нанетт усмехнулась, ловко орудуя ножом и отрезая два толстых ломтя хлеба.

– Я чувствую себя довольно хорошо, – сказала она. – И станет еще лучше, когда отосплюсь.

– Позавтракай и ступай спать, – настаивала Урсула. – Я поведу коз на вересковую пустошь.

– Нет-нет, слишком много работы накопилось.

– Тогда расскажи, где ты была прошлой ночью.

– Урсула, не будь глупой. Где, по-твоему, я была? И чем, по-твоему, занималась?

– Ты поднялась на гору одна!

– Да.

Чайник засвистел, и она отошла, чтобы налить воду в заварник.

– Но почему? Раз ты захотела провести погребальный обряд по Флеретт, я пошла бы с тобой, и тебе это известно. Что, если бы ты упала? Или что-нибудь набросилось на тебя?

Нанетт рассмеялась – устало и удовлетворенно одновременно.

– Именно поэтому, я полагаю, Богиня послала нам его.

И она указала на кота, который сидел под столом, свирепо глядя на Урсулу и размахивая хвостом, как маятник.

– Он последовал за мной.

– Но почему ты пошла в храм? С какой целью?

Нанетт налила чашку чая и принесла ее к столу.

– У нас есть парное молоко для кота, Урсула?

– Я принесу, если хочешь. Но, пожалуйста, расскажи мне.

– Нет, дочка. Ты будешь смеяться, а для меня это невыносимо. Не сегодня. – Она выдвинула стул и со вздохом опустилась на него. – Твоя правда. Я действительно ужасно устала. Пожалуй, пойду спать, уж прости меня.

– Разумеется, мама. Конечно же. Вчерашний день был печальным. И долгим.

– Merci, ma fille ^[43].

– Куда подевался кот?

Нанетт украдкой глянула под стол и увидела кота, лежащего неподвижно, но по-прежнему беспокойно мотавшего хвостом. Ее губы дрогнули в улыбке.

– Не имею ни малейшего понятия. Он то появляется, то исчезает.

Урсула наблюдала за котом, глаза-щелочки которого следили за ней. Его хвост мелькал все быстрее, пока они пристально смотрели друг на друга. Урсула преодолела искушение пинком выпроводить его за дверь, напротив, спустилась в прохладный погреб, чтобы налить парного козьего молока в неглубокую миску. Она мирилась с этим существом ради матери, хотя предпочла бы, чтобы он исчез навсегда. Когда она опустила миску на пол, кот медленно подошел и начал лакать молоко.