Дети белой крови - Влада Ольховская Страница 28

Стражи у ворот не стали задерживать его, они наверняка его вспомнили. Хэллоуин не принял их молчание за дружелюбие, он был слишком умен для этого. Он не сомневался, что о его прибытии сообщат кому следует, и скоро за ним придут. Но это неважно, у него еще есть несколько минут покоя.

Он возвращался домой. Эти улицы, повороты, мостики и перекрестки – память услужливо подсказывала ему, где пройти, куда свернуть, чтобы попасть к цели. На улицах от него шарахались, но он не обращал на это внимания. Как же иначе? Многие в этом городке помнили его, знали, кем он стал. А те, кто не знали, видели, что на нем одежда наемника – длинный плащ, черная кожа, кейс со шприцами, пристегнутый к бедру, так, чтобы можно было за секунду сделать укол.

Он был упреком из их прошлого, злодеем из детских сказок. Среди них, таких светлых и безмятежных, он смотрелся грязным пятном. И все равно Хэллоуин чувствовал себя раненым зверем, который из последних сил приполз к своему дому. Он явился не брать свое, а просить о помощи. Разве они не поймут это? Разве те, кому он был дорог, не должны почувствовать? Должно же быть хоть какое-то основание у добродетели, которой все они так гордятся!

Перед знакомым ему домом все так же желтела песком детская площадка, на которой собиралась малышня с ближайших улиц. Заметив его, мамаши, следившие за детьми, поспешно бежали к своим чадам, хватали их за руку и оттаскивали в сторону. Да еще и шептали что-то… Наверняка предупреждали, что его нужно бояться.

А вот те дети, которые играли без присмотра, угрозы не чувствовали. Они смотрели на него с легким любопытством, даже улыбались ему. Детей не обманешь, это потом они теряют врожденную мудрость и поддаются стереотипам. Сейчас они смотрели на него чистыми глазами – и в этих глазах он не был чудовищем.

Она была среди них, среди малышни, облаченной в одинаковые светлые наряды. Он сразу ее заметил и узнал. Эти черты, эти небесные глаза, эти кудрявые волосы – он помнил их. Он видел их у той, другой, теперь возвращавшейся к нему только в кровавых снах. Время идет по кругу, старшее поколение возрождается в младшем.

Девочка тоже узнала его, хотя должна была забыть. В свои пять лет она еще не понимала, что такое традиции и законы, что бывает с теми, кто их нарушит. Она бросилась к нему с искренней радостью – лучшим лекарством для раненого зверя. Хэллоуин подхватил ее, закружил, а она смеялась, мягко касаясь его лица теплыми ладошками.

– Дядя, где ты был? – обиженно спросила она. – Где ты был так долго?

– Извини, малыш… Дела, ты же знаешь.

Она, конечно, не знала, что за «дела» его держат и почему ему нельзя возвращаться в ее дом, который когда-то был и его домом тоже. Ей и не нужно было знать, только не в пять лет.

Их счастье было недолгим. Скоро из большого светлого дома появились двое, мужчина и женщина, слишком взрослые, чтобы безоглядно любить и слепо прощать, и началось то, чего втайне опасался Хэллоуин.

Женщина подскочила к нему с таким криком, будто увидела своего ребенка в пасти дракона. Она вырвала девочку у него из рук, совершенно не заботясь о том, что пугает малышку.

– Кирилл, разберись с ним уже! – взвизгнула женщина. – Сколько можно нас позорить?!

Прижимая к себе рыдающую дочь, она убежала в дом, остальных детей тоже поспешили увести взрослые, уже знавшие о страшном возвращении. На детской площадке осталось только двое.

– Сколько можно, а? – Кирилл бросил на него тяжелый взгляд. – Я ведь просил тебя никогда не возвращаться!

– Я и не собирался.

– Но ты сейчас здесь.

– Обстоятельства изменились.

– Они у тебя всегда меняются!

– В этот раз все по-другому. Послушай, мне нужна твоя помощь…

– Нет, – прервал его Кирилл. – Даже не начинай! Я не хочу знать, в какую смердящую лужу ты влез на этот раз. Твои дела – это твои дела, справляйся с ними сам.

Хэллоуину захотелось развернуться и уйти, уязвленная гордость саднила занозой. Однако тепло от Небесного Опала на груди напоминало, зачем он пришел сюда.

– Это уже не мои дела, в том-то и подвох.

– Если с этим связан ты, я не хочу знать, что случилось.

– Надо же… а что случилось с вашим законом о доброте и снисходительности? – усмехнулся Хэллоуин.

– На тебя он не распространяется!

– Да ладно тебе, братишка… У каждого есть право вернуться домой!

– Домой?! – Кирилл зло рассмеялся. – Ты серьезно считаешь, что здесь твой дом? Ты сам ушел, тебя никто не гнал! Но когда ты ушел, ты сжег мосты. Или ты думал, что весь мир будет подстраиваться под твои желания, Ванечка? Плохо уже то, что ты продолжаешь мелькать рядом с моей семьей. Но когда ты приходишь сюда в полной уверенности, что здесь – твой дом… восхитительно! Что же до твоих прав, то у тебя осталось только одно: пойти и сдохнуть где-нибудь. Желательно – в какой-нибудь выгребной яме, чтобы нам даже не пришлось позорить себя твоими похоронами.

Кирилл старался бравировать, ударить побольнее, и все равно он боялся. Хэллоуин чувствовал это, видел в его неуверенном взгляде, в нервно дрожащих руках. Он даже не знал, что хуже: потеря дома или тот страх, который он внушает когда-то близким людям.

Зря он пришел. Здесь не было для него помощи. Он понял это, когда Кирилл в очередной раз с ужасом покосился на шприцы в чехле.

– Я совершил ошибку, – признал Хэллоуин. – Я больше не буду приходить.

– Уж надеюсь! Плохо уже то, что моя дочь знает тебя. Ты не имел права показываться ей!

– Что сделано, то сделано. Извини.

– Проваливай, – велел Кирилл. – И забудь дорогу сюда, забудь само слово «дом». Зачем он тебе? Я тебя еще тогда предупреждал: некоторые вещи нельзя вернуть.

Не было смысла и дальше слушать это, Хэллоуин развернулся и направился прочь, провожаемый гневным взглядом брата и испуганными взглядами из окон запертых домов.

Кирилл все сказал верно. У него нет дома. Он больше не тот человек, которого здесь когда-то ждали и любили. Он преступник, иногда – вор, иногда – мошенник. Он – воплощение всего худшего, чего боятся жители этого мира, пусть и несправедливо. Он одиночка, он сам по себе, и даже раненым, он не должен просить о помощи. Потому что помощь ему во многом похожа на преступление.

Для Хэллоуина это не стало откровением. Он сам выбрал такую жизнь и раньше лишь наслаждался ею, а теперь… все пошло наперекосяк.

Покидая этот кластерный мир, он думал лишь об одном: «Проклятье, Филь, и почему ты так верила в меня?»