Ведьма полесская - Виталий Кулик Страница 28

— Поговаривают, царь волю крепостным обещает дать. Но это пока лишь слухи. Будем Богу молиться и за волю, и за тебя, сын. Ты уж не забывай там нас. Я вот думаю, что, если оправдаются слухи и будет воля, будем и мы снова вместе. Ну а теперь пора идти в имение.

Гришак и Агафья провели сына до панского двора, где уже была готова к выезду повозка. Пан Войховский, не поленившись встать в такую рань, давал последние наставления своему приказчику, при этом было видно, что он просто дожидается Прохора. У Прохора даже создалось впечатление, что и дел-то никаких у Войховского в Каленковичах нет. Наверное, надо было просто доставить проданного крепостного до условленного места и передать в другие руки. Ну что ж, затея не хитра.

— Доброе утро, — понуро поздоровался Прохор.

— Здорово, — кивнул приказчик.

— Доброе, — ответил пан Войховский и, грустно глядя в глаза бывшему своему крепостному, спросил: — Как настроение?

— Да какое уж тут настроение…

— Прохор, я искренне хочу, чтобы это утро для тебя на самом деле оказалось добрым. Мы столько верст отмерили, бродя вместе и по лесам, и по лугам, и по болотам… Знаю, что для тебя лес и охота — это жизнь. Но ты не волнуйся, у Семёна Игнатьевича эта твоя «жизнь» продолжится. Поверь, мне будет не хватать тебя, но сам понимаешь… у панов свои законы… свои обстоятельства, и надо им подчиняться. Ну, в общем, удачи тебе и с богом! И передавай от меня поклон пану Хилькевичу и вот это письмецо.

— Передам, — тихо промолвил Прохор и осторожно взял протянутый ему конверт.

Тронутый словами пана Войховского, хлопец окончательно поник. Ему так не хотелось покидать родную хату, родной край, к которым прирос душой и сердцем. Но, как сказал Егор Спиридонович, у каждого своя жизнь и надо подчиняться её законам.

Забросив свой негромоздкий багаж в бричку и на прощание поцеловав отца с матерью, Прохор сказал:

— Сильно не горюйте! Бог даст, свидимся! Прощевайте!

— С богом, сынок, — рыдая, мать вдогонку перекрестила повозку, увозящую её сына.

«Не горюйте! — в сердцах передразнил Прохор свои слова, а у самого слёзы так и наворачивались. — Как же тут не загорюешь, когда такое происходит?!» Хотя он и давал себе слово, что не станет оглядываться, но не сдержался, оглянулся. И так сиротливо издали выглядели его родители, что сердце сына зашлось от жалости и к ним и к себе.

А родительским сердцам было и того горше.

— Вот и нема уже с нами Прохорки, — тяжело вздохнул Гришак.

Постояв ещё немного, пока бричка не скрылась из виду, поникшие батька и мать медленно поплелись к своей избе. Издали глядя им вслед, Егор Спиридонович наполнялся гадким чувством вины перед своими крепостными. Такого с ним раньше никогда не было…

Выехав из имения пана Войховского ранним утром, Прохор с приказчиком к вечеру одолели большую часть пути. Заночевав в какой-то придорожной корчме, на следующий день они добрались до Каленкович лишь после полудня, основательно опоздав к намеченному сроку. Обещанной пролётки из Черемшиц на условленном месте возле церкви не оказалось.

— Прохор, у меня тут дело срочное… — сразу начал юлить приказчик, — сегодня надобно исполнить, а день уж на исходе. Ты подожди тут маленько… может, возничий ненадолго отъехал куда по надобности… А если никого и не будет, то спросишь дорогу на Черемшицы… да и забежишь своим ходом. Это, наверное, недалеко… Может, вёрст пять будет. Ну, бывай! Да письмецо от Егора Спиридоновича не потеряй! — уже на ходу выкрикнул приказчик и, круто вывернув повозку, помчался по своим делам.

Опешивший Прохор лишь только успел открыть рот, а говорить что-то было уже некому: повозка резво скрылась из виду, завернув за деревянную церковь. Молодой селянский хлопец стоял один в незнакомой местности и с растерянностью смотрел вслед последнему из людей, кого он знал, и кто хоть как-то связывал его с родным уголком. На душе у Прохора вдруг стало до того тоскливо и одиноко, что он готов был кинуться вслед за уехавшей повозкой.

На улице в эту пору было немноголюдно. Редкие прохожие не обращали никакого внимания на хлопца, топтавшегося в растерянности посреди улицы.

Прохор не знал, как ему быть. Но, вспомнив слова приказчика, он решил подождать ещё немного: а вдруг и в самом деле за ним приедут. Осмотревшись и увидев недалеко под деревьями лежащую колоду, он направился к ней. Самое время малость подкрепиться, а заодно и поразмыслить, что делать дальше, если он никого сейчас не дождётся.

Горбушка ржаного хлеба с салом да с едко-сладковатой луковицей казались проголодавшемуся парню царской снедью. Но не успел он прожевать и первый откушенный кусок, как, откуда ни возьмись, перед ним возник невзрачный мужичок в потрепанной одежде. Глаза его жадно смотрели на хлеб, а кадык под небритой щетиной дёргался, словно он сам уже глотал этот хлеб.

— Бог в помощь, — сказал мужичок в латанной-перелатанной свитке.

— Угу, — в благодарность кивнул головой Прохор и, проглотив еду, привычно добавил: — Говорил бог, чтоб и ты помог.

— Благодарствуем, в такой помощи мы никогда не отказываем! — протараторил быстро незнакомец, и его грязные руки тут же разломили краюху хлеба на две неравные части.

Сравнив их взглядом и, словно взвесив в руках обе половинки, мужичок уверенно, без всякого зазрения совести положил обратно на развернутую холстину меньший кусок. Сало было порезано небольшими ломтиками, но это не ввело незваного гостя в глубокие раздумья: сразу несколько кусочков скрылись в его давно не мытой руке.

Прохор всё это время сидел с открытым ртом и изумлённо наблюдал за бесцеремонными действиями мужичка. И тут только до него дошло, что странный незнакомец ловко его провёл, тонко рассчитав на селянскую простоту.

Дело в том, что так уж принято в крестьянской жизни: на пожелание бога в помощь отвечали, чтобы и сам желавший помог. Мужичок, видимо, тёртый калач: точно знал, как сорвать приглашение к обеду. Такие нигде не пропадут. Хотя по затрапезному внешнему виду было видно, что жизнь не очень-то его балует.

Прохор внимательно оглядел мужичка, уплетавшего его еду, и пришел к выводу, что это обыкновенный бездомный бедолага, промышляющий попрошайничеством да мелким воровством.

— Из местных али из хутора какого приблудился? — спросил Прохор.

— Угу, — теперь уже мужичок с забитым едой ртом кивнул головой.

— Что «угу»?

— Местный я, местный. Каленковицкий, — наконец прожевав, ответил мужичок.

Ещё некоторое время Прохор молча продолжал наблюдать за непрошеным гостем, который не обращал абсолютно никакого внимания на устремлённый на него пристально изучающий взгляд. Он не мог себе позволить отвлекаться по таким пустякам. В данный момент он выполнял наиважнейшую задачу — как можно плотнее набить брюхо.

Смирившись с исчезновением доброй части еды, Прохор мирно произнёс;