Канал имени Москвы. Лабиринт - Аноним Страница 27

Он привык к лунным циклам Брута и мог с точностью до дня-двух предугадать перемену. Однако это отравление словно лишило брата его силы. Стоило признать, что пока Брут болел, пока яд медленно выходил из него, им обоим было безопасней чувствовать себя внутри лодок. Словно Брут стал таким же обычным, как Хома. Потом началось выздоровление, и псы перестали проявлять опасный интерес к их стоянке, по крайней мере, перестали подходить близко. Хома только-только стал успокаиваться, и вот…

– Бру-ут, – шёпотом позвал он, нежно сжимая пальцы брата. – Вернись. У нас проблема, Брут.

Тот вздрогнул ещё раз, лоб совсем белый, и вокруг рта, но на миг его взгляд сделалася осмысленным:

– Седьмой капитан, – слабо повторил он.

– Что «седьмой капитан»? О чём ты, братишка?! По-моему, эта тварь собралась напасть на нас.

– Это… очень важно. Скажешь… ему. Это… опять повторяется. Важно… седьмой…

И глаза Брута снова закатились.

– Н-е-е-т… братик, нет!

Хома боязливо оглянулся. Поверхность озера выглядела совершенно спокойной. Снова тишина, вязкая, нехорошая. У него засосало под ложечкой.

– Уходи. Пожалуйста, уходи, оставь нас в покое, – зябко попросил он. И, словно увещевая, поторопился объяснить: – Мы ведь внутри лодок… Из кожи псов Пустых земель!

Нервно поднял весло и угрожающе потряс им:

– Уходи! – но голос словно сломался.

«Как я жалок!» – с отчаянием подумал Хома.

А потом он её увидел. Огромное чёрное тело двигалось под водой, пересекая их курс. Спазм сжал горло, и какая-то пустота, сводя кишки, качнулась в животе. Хома ни за что бы не подумал, что она настолько длинная, и немигающим взглядом провожал громадный овал черноты, пока тот бесшумно уплывал прочь.

«Ходит кругами, – мелькнула мысль. – Присматривается, выбирает, прежде чем напасть. И сжимает радиус».

Возможно, она так же, как и старшая сестра, издавала какие-то неуловимые ухом звуки, но теперь эта подлая, предательская тишина ожидания сделалась непереносимой. Хома физически почувствовал невозможность терпеть и с какой-то губительной алчностью посмотрел на воду, словно оказаться за бортом сейчас было бы спасением…

И вдруг принялся бешено грести, работать веслом.

«К берегу, к берегу! – думал он. – Может, успеем».

Плеск раздался с другой стороны. Ледяные пальцы больно сжали сердце Хомы. Темно озираясь, он поглядел на источник звука. И всё у него внутри будто ухнуло вниз. Он увидел, что происходило на берегу. Вероятно, из-за палящего солнца или же от страха у него помутился рассудок. Но в переливчатом мареве воздуха вдруг проступили очертания мрачного утёса, которого там никогда не было. Тоскливого, бесприютного. Фигура, стоящая на утёсе, казалась исполином. Плащ чёрного ветра развевался за спиной, закрывая солнце. Стало очень быстро темнеть.

– Князь-призрак, – отчётливо произнёс Брут. И тяжело вздохнул, словно смертельно устал. Хома обернулся: голова брата была запрокинута, а глаза незрячи.

– Брутик, – ласково позвал Хома. Он уже видел боковым зрением, что происходило с другой стороны лодки: она действительно ходила кругами и теперь была готова напасть. Но на берегу…

Мрачный призрак, князь их, грешных, неприкаянных, стоял на одиноком утёсе в окружении воинства мертвецов.

«Вот и всё, – подумал Хома. – Мы в западне! В мышеловке».

А затем он… вдруг любяще улыбнулся, положил своё весло на колени и обнял Брута. Тот никак на это не прореагировал. А Хома почувствовал, как холодный взгляд князя-призрака притянул его. Будто щупальцами пробежал по всему, что было в нём живым, стремясь поскорее выстудить это тепло. Но Хома лишь крепче обнял брата:

– Вот и пришла наша погибель, Брутушка, – сам того не сознавая, произнёс он. – Ничего, ничего, братик…

Свинцовая вода за бортом будто вскипела, выдавливая из себя нечто непереносимо ужасное. Хома увидел два перепончато-водянистых глаза и как из центра этого бурлящего котла стала подниматься она – Тварь, младшая сестра Тени, чудовищная королева этих вод.

– Ничего-ничего…

Она вставала долго, поднимаясь прямо над лодкой; основание щёк и подбрюшье у неё оказались до непристойности бледно-серыми, а ещё этот запах…

Она застыла. В её глазах не было даже кровожадного интереса – просто немигающий функциональный взгляд змеи; чуть склонила морду, прицеливаясь для завершающего броска.

– Ничего, братик…

Хома вдруг подумал, что чего-то по-настоящему важного так и не сказал брату, и больше всего он хотел бы сейчас произнести вслух, – и чтоб Брут это услышал, – как он его любит. Но брат казался совсем безжизненным, и так было всегда, пока перемена не заканчивалась. И Хома обнял его из последних сил и приготовился умирать.

Взгляд князя-призрака отпустил его. И переместился на водную тварь. Та зашипела и дёрнулась – длинная шея покачивалась над лодкой. Хома обрадовался этим нескольким подаренным мгновениям жизни и даже успел устыдиться своего малодушия – ведь совсем недавно он сам готов был прыгнуть от ужаса за борт.

Он не понял, что произошло. Только увидел прорезанную бороздку в основании шеи чудовища. И ещё одну. И фонтанчик брызг где-то за лодкой. Потом, как будто в замедленном времени, Хома распознал, что слышит звуки выстрелов. Одна из пуль отрикошетила в воду, другая, видимо, застряла в шкуре чудовища. И хотя пули не причинили ей видимого вреда, тварь неожиданно высоко заревела, откидываясь назад, плюхнулась на спину и, вызвав большую волну, медленно ушла под воду.

Лодка качнулась. Хома увидел, что вместо лап у чудовища длинные ласты, все в роговых наростах, и как оно, шевеля ими, медленно прошло под дном катамарана. Хома услышал собственный нервный смешок и горячо прошептал Бруту:

– Похоже, рано помирать нам, братишка…

Большая парусная лодка находилась очень далеко. Не в Пестовском море. Она двигалась по каналу. Хома никогда не представлял, что кто-то может попасть со столь приличного расстояния в цель, даже такую крупную. А потом осознал, что вокруг вовсе не стемнело, а ярко светит солнце. И нет никакого причудившегося ему одинокого утёса скорби. И сурового призрака в развевающемся плаще и в окружении мрачной свиты. Но большая парусная лодка двигалась к берегу. Ровно в то место, куда вздумал направиться Брут.

«Нам теперь, наверное, поздно сворачивать с этой дорожки», – подумал Хома. Сощурив глаза, он пытался разглядеть, вправду ли видит на берегу какое-то движение. Затем обернулся к брату:

– Ну что, в Рождественно? – спросил он, не особо рассчитывая на ответ. Поза Брута не изменилась.

– Рождественно, – пробубнил Хома. – Ну, что ж, по крайней мере, смогу поблагодарить нашего спасителя.