Не/много магии - Александра Давыдова Страница 27

— Все же хотелось бы уточнить, — Миша постучал карандашом по столу. — Зачем вы это сделали? Вы не понимали, что это статья — похищение человека?

— Я не похищала, — шмыгнув носом, пробормотала девушка. — Он просто спал.

— Спал? Несколько месяцев непрерывного пребывания под снотворными — это «просто спал»?

— Я… Я ухаживала за ним. Кормила через трубочку. Меняла одежду. Белье… — у нее опять затряслись плечи.

— А то, что у него есть родственники, которые могли волноваться — это вас не смущало? Зуб даю, — повернулся Миша к другу, — парень наверняка числится в базе пропавших без вести.

— Я просто любила его!

— Это мы уже слышали…

Друзья вышли на балкон с видом на тот самый злополучный овраг. Закурили. Откуда-то из крон деревьев скрипуче орали вороны, в воздухе лениво кружились листья.

— Ничего так райончик, — сказал Миша.

— Тихий.

— Правда, не пользуется уважением у риэлторов.

— Почему?

— Мы понятой взяли тетку, которая занималась расселением этого дома. Обмолвилась, что расселить отсюда — раз плюнуть, люди бегут, как крысы с корабля. А вот продать квартиру в квартале — почти невозможно. С одной стороны, тихо, недалеко от метро, природа вот… С другой стороны, старый фонд, многие дома сносят — значит, скоро устроят стройплощадку: шум, пыль бетонная… Хотя я бы и без этого здесь жить отказался. Мерзкое местечко.

Дмитрий прислушался к внутренним ощущениям. Молча помотал головой. Была в этом квартале какая-то неуютная притягательность. Вроде бы и дрянное место, ведь преступления одно за другим никогда не происходят случайно. Всегда есть резон — то ли время, вон, во время солнечных бурь сколько невротиков срывается, то ли пространство. Разломы тектонические, поля геомагнитные или некробиотические, пейзаж не по фэншую или некрополь под современным микрорайоном.

Здесь же в воздухе звенела опасность, но было… хорошо. Как будто вышел в поле ночью, лег на спину и уставился в небо. Появлялась в голове чистота, незамутненность и, главное, понимание того, что делать дальше. Чтобы не бояться.

— …Боялась, что он уйдет, видите ли, — Миша смял недокуренную сигарету и швырнул ее вниз. Стукнул ребром ладони по ржавым перилам. — Вот и опоила снотворным. Потом докалывала регулярно. Во сне-то не уйдешь. Восемь месяцев парень провалялся на диване! Вдумайся! Восемь! Пролежни, мокрота в легких, абсцессы от неправильно поставленных уколов. Вонь на всю квартиру. А она и рада!

— Сейчас будет продолжение банкета, — Дмитрий тоже затушил сигарету и поежился. По тротуару внизу, постукивая палкой по асфальту, брел давешний слепой. Когда он завернул в соседний подъезд, Дима продолжил:

— Стеклова — из той же оперы. Думаю, тоже боялась, что пацаны вырастут и уйдут от нее. Как это уже сделали их папаши. Как обезопасить себя от ухода близкого? Сделать так, чтобы он на все сто процентов зависел от тебя. Вот она и того… Составишь мне компанию?

Казалось, толстяк, два дня назад закрыв дверь за следователем, так и остался стоять за ней, как выключенная декорация, и сейчас ожил лишь со звонком — та же щетина, те же синие треники с пузырями на коленках, то же выражение туповатого недоумения в глазах.

— Пойдемте, — сказал Дмитрий. — Понятым будете.

Мария Стеклова как будто даже не очень удивилась, увидев следователя в сопровождении милиционера, врача и двух соседей. Дмитрий предъявил постановление об обыске и прошел в комнату. Там он увидел две кровати, на которых лежали без движения сыновья Марии. Двое парнишек, виновных лишь в том, что их мать боялась, что они вырастут.

Рано или поздно.

У каждой кровати стояла капельница.

— Что в капельнице? — спросил врач.

— Глюкоза, — мгновенно ответила Стеклова. — Необходим приток углеводов для сохранения жизнедеятельности внутренних органов.

Дмитрий подошел и принялся откручивать пузырек с лекарством.

— Сами признаетесь, — спросил он, — или мне один интересный препарат назвать? От гипертонии? Вы его ой как часто покупаете.

Мария мгновение ошарашено смотрела на него, а затем вдруг накинулась, сбивая его с ног, избивая, царапая лицо. Из ее рта вырывался безумный, истеричный вой, в котором скорее угадывались, чем слышались слова:

— Они мои! Не отдам! Они мои! Навсегда!!! МОИ!!!

Жена, конечно, не поверила в причину царапин. По ее словам, Дмитрий поругался с любовницей, и та ему достойным образом отомстила. Она мгновенно связала свою версию с поздними возвращениями мужа, устроила истерику, заявила, что сама когда-нибудь выцарапает ему глаза, надавала пощечин и отправилась рыдать в подушку. Дмитрий поплелся следом, нехотя, ненавидя себя за малодушие, и принялся утешать ее, и говорить, что любит, и что никого у него нет, и быть не может.

Ночью, в постели, она все равно демонстративно отвернулась, отгородилась невидимой стеной, и он оказался в благословенной тишине. Утром все начнется снова — слезы, крики, обвинения, слышные даже на лестничной клетке. Казалось, ей было необходимо спускать пар, избыточное давление разума, и Дмитрий часто жалел, что нельзя воткнуть ей в голову крантик, как в просмотренном давным-давно мультфильме.

Воткнуть крантик. Ха! Было бы неплохо.

Сон бродил где-то далеко.

Самое странное, что одиночество не так уж прельщало его. Бывало, жена уезжала в командировки — по возвращению устанавливая режим жесточайшей паранойи, неизменно заканчивающийся скандалом — но в пустой квартире ему было так же неуютно, как и с женой. Он топтался по комнатам, лениво шарил в интернете, но большей частью просто спал.

Ему была нужна компания, но тихая. Как сейчас, за невидимой стеной.

Как бишь там называлось это вещество?

Мысли Дмитрия сами собой вернулись к прошедшему дню. Такие разные случаи. Такие одинаковые преступления. Хотя почему разные? Все эти люди боялись потерять кого-то. Боялись так сильно, что им оказалось проще зачеркнуть чужую жизнь, чем справиться со страхом.

Простой эгоизм.

Хотя… Разве человек в метро — эгоист?

Проплывали в тумане мысленного взора лица. Повязку с окровавленными пятнами глазниц сменила чистая, наивная детская рожица, которая, в свою очередь, расплылась и превратилась в испуганное лицо девушки со спутанными волосами.

Разве не имели они права устранить причину страха? Разве перед лицом страха не теряют силу общепринятые моральные нормы?

Это же чистая логика.

Боишься, что любимые люди уйдут от тебя — сделай так, чтобы они не могли ходить.

Боишься, что собака вырастет и нападет на тебя — сделай так, чтобы она не выросла.

Боишься, что увидишь что-то плохое — ослепи себя, чтобы не видеть.