Дьявол победил - Виктор Бондарук Страница 27

Я понял, что будущее меня ожидает не из светлых. Теперь, когда я не буду отвлекаться на сон и вообще справление каких-либо надобностей, это время потянется для меня вдвое медленнее. По сути, так оно и получилось. В тот же день я запустил всех четверых генералов в свой рабочий кабинет, предоставил им располагаться за столом, а сам уселся на ненужной больше кровати и исподтишка наблюдал за их работой. И даже самый с виду недееспособный из них, который, если бы получил инвалидность, то перед номером группы пришлось бы поставить минус, – и тот находил себе какое-то занятие. Время от времени я встряхивался и в сотый раз ставил вопрос – со мной ли все это? Может, я просто впал в летаргический сон или нахожусь в состоянии клинической смерти, может это галлюцинативные или предсмертные видения? Помню, как в один такой момент, пока я сидел, окутанный туманом раздумий, генерал, отмеченный червяками, вдруг начал судорожно сглатывать, издавать звуки подавляемого рвотного рефлекса с бурлением и клекотом в дырявом горле. Я в панике вскочил и воскликнул, обращаясь ко всем и ни к кому:

– Он что – опять блевать собрался?!

– Ты необыкновенно проницателен, – съязвил, не глядя на меня, псориазный.

– А нельзя как-нибудь… Ему запретить?!

– Попытка – не пытка, – ответил он задумчиво.

Я скомандовал испуганно-страдальческим криком:

– Товарищ генерал, приказываю блевать в другом месте!

Он тут же сорвался с места и выбежал вон; немного позже вернулся, завернутый в серо-белую скатерть. Закрыли они свою лавочку к полуночи; на прощание псориазник еще раз подначил меня:

– Генералиссимус блестяще справляется со своими обязанностями.

С тех пор и впредь они продолжали все делать за меня, моей же функцией оставалось неизменное присутствие на их совещаниях. А хорошо все-таки, подметил я с некоторым удовлетворением, что здесь не пользуются компьютерной техникой, это куда как гигиеничнее. По ночам я выходил бродить по коридорам; некоторые из них освещались одной-двумя люминесцентными лампами, зачастую моргающими, иные от начала до конца утопали в потемках. Я не очень удивлялся своим новым физиологическим возможностям, крайне редко концентрируя на них внимание. В целом это состояние может быть соотнесено со всецелым удовлетворением человека, несколько минут тому назад успешно обслужившего все свои потребности до единой и жизнь которого в ближайший минимум времени обещает быть прекрасной и удивительной. Сюда следует добавить еще и поразительную, хотя и иллюзорную легкость во всем теле, как будто от массы его отнялось не меньше половины центнера. Без сомнения, я сделал еще один шаг навстречу Небытию, еще одним путем отступления стало меньше. Да только вот душа подобного (даже мнимого) облегчения не знала: напротив, ее больше ничего не отвлекало от тяжелых томлений, и мысль стала как никогда чистой и острой подобно стерильному ланцету. Я уже готов был признать, что оказаться здесь для меня было весьма полезно и что, более того, – это спасло меня от медленного загнивания там, среди «живых» (незаметно для себя я начинал приноравливаться к их словоупотреблению, вкладывая в это понятие тот же смысл, что и фанатичный сионист в понятие «гои»). Ведь там я уже стоял у последней черты, когда встретил человека, в котором угадывал свою судьбу и провидческое значение для меня. Я уже ставил неутешительный диагноз жизни, когда у нее непредугаданно открылось второе дыхание. Стремительным было мое падение вниз, когда кто-то повелел, чтобы я не преткнулся о камень ногою. Сейчас этого человека со мной нет, и мне тем более ничего не жалко – ни себя, ни других. Как призрак по замку, скитался я по ночной больнице, иногда находя это комичным. Чаще всего я не встречал ни одной живой души, по крайней мере, так было вначале. Один раз я наткнулся на помещение, двери которого, а точнее их стеклянные верхние половины, изнутри были запачканы пятнами крови. Пока я присматривался к этим пятнам, словно пытался что-то разгадать, из дверей выскочили две относительно молодые женщины; каждая везла перед собой столик на колесиках, залитый кровью и заваленный битым стеклом. С устремленным сквозь меня взглядом они быстро просеменили вместе со своими столиками до конца коридора, что-то галдя на незнакомом мне языке, и скрылись за углом. Все это произошло в условиях не лучшей видимости из-за царившего полумрака, может быть, я чего-то и не углядел; эта встреча была первым нарушением моего ночного одиночества, но не последним. Мало-помалу я стал сам открывать некоторые из дверей и заглядывать в палаты, считая себя в полном праве это делать. Один раз я заглянул в очень малогабаритное помещение, где под потолком светила тусклая лампочка, а к стене был придвинут небольшой туалетный столик, на котором лежало два куска хлеба, сложенных в виде недоеденного бутерброда, черный – снизу, белый – сверху. «Хм… Кто же это такой фирменный бутерброд ел – хлеб с хлебом?…» – тихо задал я вопрос стенам и, пожав плечами, затворил дверь. Затем решил проверить соседнюю палату. Там тоже стоял стол, только большего размера, а на нем – светильник без абажура. В углу я обнаружил шкаф – настолько высокий, что иного способа внести его сюда через такой узкий дверной проем, кроме как по частям, мне не представлялось. Машинально я приоткрыл створки шкафа и в испуге попятился. Там стоял, вытянувшись во весь рост, скелет в женском сарафане и с копной волос на черепе, державший на костлявых руках младенца с тщедушным телом, гигантизмом головы и водянистыми глазами. Этот младенец отчеканил голосом озлобленного пьяницы: «Я еще только начинаю жить!» Пинком захлопнув шкаф, я бросился оттуда вон. В другой раз, совершая свой моцион, я услыхал старушечий голос, явно чем-то недовольный, но долго не мог определить, из-за какой двери он доносился. Наконец, мне удалось обнаружить эту дверь, я встал перед ней и попытался разобрать слова. «КОМАНДИРА привезли… А он нажрался и выкобеливает! Вот это командир…» Голос добавил еще несколько ругательств, но мне было уже неинтересно. Я вздумал спуститься этажом ниже, прозондировать, чем богата тамошняя обстановка. Сей этаж ничем по существу не отличался от своего верхнего собрата, за исключением, что там за одной дверью, расположенной несколько обособленно от остальных, раздавалось много стуков, шумов и гомона, точно из производственного цеха. У меня возникло желание ненадолго сунуться туда и сразу же возвращаться наверх; я вошел туда, как к себе домой, но был не сильно рад этому. Первое, что я увидел, был огромный металлический параллелепипед, к которому с обоих концов внизу примыкало что-то типа рельсов, а сбоку приделана панель с кнопками, переключателями и рычажками. Вокруг нее суетился худощавый мужчина в рубахе навыпуск, трениках и тапочках. Он был почти лыс (лишь сзади его голову стыдливо прикрывали три волосинки), а физиономия его, которую я увидел после того, как он повернул ее ко мне, походила на сплющенное с двух сторон решето, из отверстий которого сочился кровавый гной, словно он расчесал сотню чирьев. Единственной деталью, выступавшей из этого гноящегося монолита, были четыре по-лошадиному здоровенных резца, прикусивших нижнюю губу. В углу справа сидел прямо на полу, переваливаясь с боку на бок, еще один человеческий экземпляр, почти в полном неглиже, только область паха у него замешалась в каких-то бинтах. Возможно, этот человек как-то по-своему был вовлечен в ход проводившейся здесь таинственной работы. Наружностью он представлял собой как бы соединенные половины двух людей с совершенно разными соматическими патологиями: на левой стороне тела кожа была отечной, гладкой и блестящей, местами – синеватой, без малейшего намека на рельефность, создаваемую мышцами и сосудами, тут явно постаралась водянка или что-то наподобие нее. Правая же, наоборот, будучи вдвое меньше в размерах, имела сходство с вяленой воблой с приросшими к ней рукой, ногой и половиной головы, под тонкой кожицей которых сильно выступали веревки набухших кровеносных сосудов. Я так понял, что эти двое – также эпигоны Презрения. Красота, здоровье, а главное – уважение к себе и другим здесь были совсем не в цене. Первый работяга нажал одну из кнопок на щитке, в результате чего левая боковая сторона параллелепипеда открылась, и из образовавшегося отверстия вырвались огромные клубы пара. В помещении сразу стало душно и туманно, пот выступил у меня на лице. Разгоняя сгустившийся пар взмахами рук, я пытался рассмотреть, что будет происходить дальше. Смотритель щитка снова потревожил его нажатием какой-то кнопки, и из того же самого отверстия что-то выдвинулось. Это было похоже на своеобразный поддон с лежащей на нем кровавой тушей человека, от которого тоже валил пар. Трепетавшее, как желе, тело как будто искупали в крови, ее крохотные фонтаны на мгновение возникали то тут, то там на различных частях тела, в основном – на торсе. От жары и тошнотворности увиденного у меня закружилась голова, поэтому я счел излишним досматривать процесс устроенной здесь кухни и незаметно вышел. Но оказалось, что обратную дорогу я совершенно не помнил и самым незамысловатым образом заплутал. Вернуться на свое место я сумел не раньше, чем утром и почти вовремя – четверка моих заместителей уже ожидала меня у дверей кабинета.