Невинность - Дин Кунц Страница 27

Ливень, как потом выяснилось самый сильный за десятилетие, также практически очистил улицы от транспорта. В эту полуночную бурю даже такси не кружили по опустевшим авеню. Водители, которым пришлось выезжать по срочным вызовам, едва форсировали залитые водой перекрестки, дворники не справлялись с ослепляющими потоками воды, так что на нас они и не смотрели. До минимума сократилось число патрульных машин, возможно, потому, что, по утверждению статистики, в дурную погоду количество правонарушений резко падает: преступники отдают предпочтение теплым и уютным комнатам в той же мере, что и законопослушные граждане.

Однако не все преступники лежали в кроватях или играли в видеоигры, потому что в этой нашей прогулке мы наткнулись на шестерых.

В ту ночь не было у нас никакого срочного дела, которое погнало бы на поверхность. Мы отправились осматривать достопримечательности.

В хорошую погоду, даже ночью, нам приходилось избегать хорошо освещенных мест и бежать стремглав сквозь тени, напоминая двух тараканов, чувствующих, что их в любой момент может размазать по земле нога великана. Так что на поверхность мы обычно выходили только по делу.

И лишь когда холодный ветер завывал в каньонах между небоскребами, когда дождь лил с такой силой, будто хотел в одну ночь смыть с лица земли цивилизацию, которая в противном случае обратилась бы в пыль в далеком-предалеком будущем, мы с отцом могли открыто гулять по городу. Ходить где вздумается, без страха глазеть на витрины магазинов и галерей на центральных улицах. В роли созерцателей витрин могли наслаждаться произведениями высокого искусства и блеском роскоши, которую никогда бы не смогли себе позволить. Даже если бы на нас свалились несметные богатства, мы ничего не смогли бы купить без встречи лицом к лицу с продавцом, а тот даже по нашим глазам сумел бы определить, что мы – чудовища.

В такие ночи возможность побывать в местах, которые нам приходилось избегать, радовала в той же степени, что и сама погода, которой мы наслаждались. Под землей, где не было никакой погоды, за исключением потоков воды в тоннелях ливневой канализации после дождей, мы мечтали о небе над головой, о лучах солнца на коже, о ветре ничуть не меньше, чем о дневном свете. И жуткую погоду, разгонявшую людей по домам, мы встречали с распростертыми объятьями, потому что только благодаря ей могли гулять по городу в свое удовольствие, не испытывая страха.

Рев ветра и шум дождя создавали ощущение, будто миллион птиц раз за разом взлетает в воздух в отчаянном хлопанье крыльев. Мы шли по улице невысоких торгово-административных зданий, где каждое тянуло на архитектурный шедевр, построенных в начале двадцатого столетия. Некоторые реконструировали, другие ждали своей очереди, и в одном из последних горел свет.

Когда мы приблизились, шум дождя перекрыли выстрелы, и окно на первом этаже разлетелось вдребезги. Распахнулась дверь, мужчина вышел под дождь, но его волосы еще не успели намокнуть, как он получил пулю в спину, рухнул на тротуар и застыл. Поначалу создалось впечатление, что жизни в нем осталось не больше, чем в его костюме.

В здании выстрелы продолжали греметь чуть ли не с минуту. Стреляли, судя по долетавшим звукам, двое. После последнего воцарилась тишина, наверное, такая же глубокая бывает и в гробу, засыпанном шестью футами земли. Дверь осталась открытой, но никто не вышел, чтобы помочь человеку, получившему пулю в спину (как выяснилось, сразу она его не убила, потому что он уже лежал на боку и плакал), или добить.

Даже в капюшонах и масках нас все равно могли узнать по глазам. И хотя наше участие встретили бы со страхом и отвращением, нам не оставалось ничего другого, как помочь плачущей жертве.

Отец первым делом подошел к открытой двери, решился заглянуть в нее, но быстро вернулся. Опустившись на колени рядом со мной у лежащего на тротуаре человека, ввел меня в курс дела: «Там пятеро мужчин. Все мертвы».

Мы находились в темной зоне между двумя уличными фонарями, но лежащий не узнал бы нас по глазам, даже если бы на нас светил прожектор, даже если бы мы сняли маски. В предсмертном бреду он видел, что ему хотелось видеть, а не то, что находилось у него перед глазами. Позволил отцу поднять левую руку, чтобы пощупать пульс, но не осознавал, что находится в компании незнакомцев.

Моему отцу он сказал: «Папа Джино, откуда ты взялся? Давно тебя не видел». В голосе слышались слабость и недоумение. До встречи со смертью ему оставалось совсем ничего. Отец спросил мужчину, как его зовут, чтобы потом помолиться за него. «Разве ты не узнаешь меня, папа Джино? Это же я, твой Джимми. Только я вырос и многого добился». Джимми кашлянул, и кровь, черная при таком освещении, показалась на губах. Возможно, потому, что мой отец держал левую руку Джимми на весу, умирающий продолжил: «Видишь, какие у меня часы, папа? Сучий «Ролекс», золотой корпус. Возьми их. Я никогда тебе ничего не дарил. Раньше только хотел, а теперь могу. Возьми их, папа». Мой отец часы с его руки не снял, и Джимми заплакал сильнее, начал просить, чтобы его простили, только мы не понимали, за что, и его душевная боль, похоже, перекрывала физическую. Дважды между слов он отхаркивал кровь. «Пожалуйста, возьми их, папа Джино. Это я могу, для меня это пустяк». Мой отец снял часы с его руки, передал мне, потому что на прошлой неделе сломался мой «Таймекс» с секундной стрелкой, позаимствованный в магазине подержанных вещей. Отец поблагодарил Джимми за часы, и назвал его сыном, и сказал, что ему очень приятно получить такой подарок. Он держал руку Джимми в своих, произнося молитву, и я тоже помолился, только молча.

В жизни лицо Джимми казалось вырубленным топором, но теперь смягчилось, стало почти добрым. В темных глазах застыла пустота, а дождь смывал слезы с лица.

Я даже представить себе не могу ужас, который вызвало появление смерти в этом мире. Даже теперь, когда смерть – закон природы, это ужасно. Независимо от того, забирает ли она твою мать, покончившую с собой, или незнакомца, о котором известно только одно: часы у него с золотым корпусом, свидетелей ее прихода охватывает отчаяние.

Мы оставили мертвых, чтобы другие нашли их и похоронили, и ушли в дождь и ветер, который швырялся водой. Небо превратилось в море над головой, и в нем тонул весь мир. Мы пошли домой, в наши три комнатки без окон, и больше не говорили о мертвом Джимми, словно золотые часы материализовались на моей руке после того, как я потер волшебную лампу.

Я в ту ночь не спал, в отличие от отца, а может, он только притворялся. Тревожился, что он может умереть, гадал, как я буду жить без него, надеялся, что умру раньше, чем он, но, как вы знаете, так не вышло.