Однажды - Джеймс Герберт Страница 27

— Но это случилось много лет назад, и ты только начинал работать. Не может быть, чтобы он продолжал винить тебя до сих пор.

Хотя в то время сам Том был зеленым юнцом, он все равно помнил разразившийся в Лондоне скандал, связанный со страховой компанией Ллойда, в основном потому, что Хьюго был одним из самых молодых страховщиков, достаточно неопытным и незначительным, так что его можно было использовать в качестве удобного козла отпущения. Именно так и поступили более высокопоставленные и опытные его компаньоны. Благодаря некомпетентности и тому, что молено было в лучшем случае назвать неосторожными действиями, тысячи непредусмотрительных, легковерных инвесторов со стороны поместили все свое состояние и имущество в виде обеспечения за относительно малое капиталовложение в рынок страхования.

К несчастью, этих инвесторов не проинформировали об угрожающем количестве заявок, которые были предъявлены страховой компании в течение тридцати — сорока лет. Большая их часть касалась болезни, которой страдали рабочие, занятые в производстве асбеста, или те, которым приходилось иметь дело с волокнистыми материалами при строительстве. Кроме того, по всему миру был зарегистрирован скачок катастроф и бедствий: тонущие нефтяные танкеры и загрязнение ими окружающей среды, пожары на буровых вышках и добывающих газ морских платформах, крушения самолетов, землетрясения, лесные пожары, даже городские бунты. Во второй половине века все это разрослось до катастрофических для страхового бизнеса размеров. Когда все заявки наконец согласовали и оформили юридически, можно было предсказать колоссальные потери, большая часть которых затронула ведущую и самую старую из всех страховых компаний в Лондоне.

Пока повелители и владыки Ллойда срочно вербовали и принимали новых людей с именем, ослабляя для этого прежде весьма строгие правила и ограничения, множество агентов и брокеров безумно увеличивали риск, осуществляя вторичную страховку, создавая все расширяющиеся круги, которые постепенно возвращались назад, к своим собственным синдикатам, — практика если не мошенническая, то спорная, известная под названием «закручивание спирали». Этого нельзя было делать, как нельзя обманом вовлекать в подобное предприятие новых людей, не предупредив о том, что грядут огромные убытки. (Однако даже если предупреждения о возможности потерять все, включая последнюю рубашку, если дела пойдут плохо, и делались, то их сопровождали, фигурально говоря, подталкивание локтем в бок и подмигивание.)

Очень скоро после того, как великое множество известных имен добавилось к спискам Ллойда, удар был нанесен, и учреждение, известное честностью и компетентностью, бесповоротно загубило свою репутацию. Было исковеркано много людских судеб, и только тот факт, что в ловушку попали многие члены парламента, предотвратил общественное расследование, возбужденное правительством (иначе банкротство заставило бы этих людей потерять свои места в палате). Сделка была оценена таким образом, что незадачливым инвесторам пришлось выплатить только проценты — хотя весьма крупные проценты — от своих убытков. (Многие инвесторы заявили, что использовалось элементарное вымогательство — правильнее было бы назвать его шантажом, — чтобы заставить их платить.)

Постепенно скандал затих, и даже компания Ллойда избежала полнейшего краха, хотя она была на волосок от него (однако уже никогда не удастся вернуть к себе былое доверие). Но прежде всего понадобилось найти козлов отпущения: жертвенные овцы должны были отправиться на заклание. Хьюго Блит всегда утверждал, что оказался в их числе.

— Идем. Никаких посмертных вскрытий, пожалуйста. Это та часть моего прошлого, которую я очень хочу забыть. Жизнь продолжается, дружище.

Том догнал его, опираясь на перила со своей стороны лестницы. Его удивило, какую сильную усталость он вдруг ощутил.

Лестница вывела их во что-то вроде прихожей перед основными помещениями, длинную комнату с глубокими занавешенными окнами и единственной дверью, что вела на плоскую крышу дома В углу напротив стоял круглый стол, а рядом — высокий буфет. Разные коробочки с лекарствами были аккуратно расставлены на столе, и Том догадался, что иные медикаменты и инструменты сложены в буфете вместе с наркотиками, необходимыми для лечения сэра Рассела и облегчения боли. Как и всюду, здесь пахло затхлостью, но в атмосфере чувствовалось еще что-то, нечто менее явное, чем пыль и недостаток свежести, что-то такое, чего Том не мог вполне... И вдруг он нашел подходящие слова: запах приближавшейся смерти.

— Только тихо, хорошо? Сэр Рассел спит большую часть дня. — Хьюго стоял у двойной двери, положив руку на одну из потускневших латунных ручек. Толстый палец без всякой необходимости прижимался к выпяченным губам.

Том старался внутренне крепиться, боясь того, что может обнаружить за закрытыми дверями. Он помнил сэра Рассела полным энергии серьезным мужчиной. Владелец Брейкена был невысок ростом, но его спина всегда оставалась безупречно прямой, а плечи расправленными. Умные проницательные глаза никогда не выказывали ту печаль, которая, несомненно, жила в нем, но гнев, казалось, постоянно кипел где-то у поверхности его взгляда; когда же он выплескивался наружу, то чаще всего изливался на Хьюго, младшего, единственного оставшегося в живых сына, который, казалось, всегда разочаровывал его. Редеющие волосы сэра Рассела были иссиня-черными, как и узкая линия его усов, и хотя лоб избороздили глубокие морщины и такие же морщины разбегались от углов глаз, кожа на лице была туго натянута, нигде не обвисла, черты лица не расплылись.

Когда Хьюго, осторожно повернув ручку, открыл половину двери, Том глубоко вздохнул. Теперь он готов.

Сначала молодой человек поразился увиденному, думая, что окажется в затемненном помещении, таком же, как прихожая и тот этаж внизу, с которого они только что поднялись. Но комната была полна света; несмотря на пасмурную погоду, дневной свет проникал сквозь огромные и многочисленные зеркальные стекла — даже заболев, сэр Рассел предпочитал открытые пространства. За окнами Том разглядел террасу с парапетом на крыше, а дальше низкие холмы и леса Шропшира. Вид был великолепный, отдаленные холмы казались светло-голубыми на фоне серого неба, а между ними лежали лес и поля. Киндред повернул голову к огромной кровати с пологом и хрупкой фигуре, лежавшей на ней; сама кровать располагалась между двумя окнами, выходившими на восток.

Сэр Рассел Блит лежал, опираясь на гору подушек, руки его покоилась поверх простыни, удивительно тонкие запястья и длинные искривленные кисти выступали из рукавов белой пижамы. Трубки и провода электрокардиографа и внутривенной капельницы торчали из его тела, как тощие отмирающие органы, а выпуклость у бедра под простынями указывала на то, что прооперированный кишечник заканчивался искусственным анусом, к которому присоединялся пластиковый мешок. Непривычное зрелище представляли четыре прочных резных столба кровати, не державшие на себе полога, верхняя перекладина была открыта, как будто любые занавеси намеренно сняли. Том предполагал, что сэр Рассел распорядился убрать драпировки, чтобы ничто не мешало ему любоваться видом за окнами, равно как и не помещало его в закрытое пространство. Комната производила впечатление удивительно светлой, и, кроме ложа больного, медицинской каталки и запаха телесного распада, ничто не выдавало ее нынешнего предназначения — интенсивного медицинского ухода за смертельно больным человеком.