Айфонгелие - Георгий Зотов Страница 26

(бар «Рок-н-ролл», точное время неизвестно)

– (Медленно, обдумывая слова.) Хорошо. Иисус, Сталин… Ты прав. А если вы действительно не единственные тут и есть другие люди, восставшие из могил?

– (Бульканье кальяна.) Да кабы я знал. Скажем, тэорэтычески… я и Иисус – это добро. Значит, следуя историческому опыту, обязатэльно скоро должно появиться и зло.

(Звонкий смех на весь бар.)

– Ой, да ты что, блядь! Ты – добро? Спасибо за бесплатную поездку в цирк.

– Э-э-э, слющий. Твои самнэния абыдны. Я победил Гитлера. Он кто? Зло. Значит, я добро. Правда, мнэ тут рассказывали про теорию большого и мэньшего зла, но я не хочу называться мэньшим злом. Я не дискриминирую людей, для меня весь пролетариат – родной. Я никогда не проводил разницы между неграми, евреями, немцами и русскими. Это нечестно, так делают только фашисты и расисты. Надо убивать всех вместе, не делая сортировки по религии, палитыческим убеждениям и цвэту кожи.

– Вот!

– А что я нэправильно сказал? Надо же, такая молодая, а уже расистка. Вот к чему приводит воспитание молодёжи при капиталыстическом строе! По-твоему, слэдовало выделить немцев из общей группы и расстрэливать их больше остальных? Наивно.

– (В истерике.) Да нет же!

– (Недоуменно.) Ладно. Но тогда кого?

– Никого!

– (С доброй улыбкой.) Нэт, гогона, иначе нельзя. Таково условие – уничтожить одну часть людей, чтобы другие жили лучше. Представь: сели кюшать за стол в Тбилиси сто чилавэк, а там поставили только пятьдэсят порций шашлыка с сацебели, чуть-чуть сациви и савсэм-савсэм нимнога лобио. Ну, в общем, на шэстьдесят персон еле-еле хватит. И как нам здесь поступить, слющай? Оставить всех полуголодными? Нэправильно. Отменить обед? Люди обидятся. Лучше расстрэляем сорок гостей и получим отличное пиршество. Я не диктатор, гогона. Я практичный кавказский джигит. Разве сейчас ваш генсек поступает лучше? Средняя зарплата в двадцать тысяч рублей, пенсия в восемь тысяч – это же, блядь, мэдленная смерть под пытками. Неужели расстрэл хуже?

– (Устало.) Иди на хуй, товарищ Сталин. Ты реально мне мозг съел.

– (Затягиваясь кальяном.) Думаешь, мне лэгко? Я только что узнал – Иисус существует. Страшно за будущее, но это не послэдняя проблема. И у меня назрел вопрос: а где я находылся столько врэмени после смэрти? Словно сон… закрыл глаза в кабинете в Крэмле, открыл на улице в Москве через шэстьдесят лэт. Если я был в аду, то ад в таком случае – не хрэстоматийные черти с котлами, а вэчная непроглядная тьма. Э! Может, мрак и забвение были наказанием за грэхи, а сэйчас я в раю? Но тогда, получается, рай – непролазное коммэрческое болото из сна жирной нимфетки.

– А при тебе было лучше, когда все строем ходили под радостные песни? Как я рада, что могу открыто бросить упрёк в лицо Сталину… и мне за это ничего не будет. Ты полный отстой, понятно? И я за такие слова даже пятнадцать суток не получу. Утрись.

– (Добродушно смеётся.) Я абажаю российских либэралов. Слушай, гогона, не существуй злого Сталина, на кого бы вы вообще проблэмы сваливали, э? Ладно, при мне все выполняли и перевыполняли план, стучали друг на друга, клялись умэреть за дело камуныстической партии. Но немцев как-то победили, верно? Тэперь напади на вас двадцать хомячков, они ж за нэделю до Урала дойдут. Все расслабились, никакой борьбы, разве что схватки за мэсто в престыжном крафтовом пивном баре после работы.

(Тонкий звон дребезжащих бутылок.)

– Хватит читать лекции о политике. Что порекомендуешь выпить?

– «Хванчкара», канэчна.

– Там слишком много сахара.

– Вот вы заколебали, да? Гогона, жить вообще врэдно, от этого умирают. Мне страшно тут на застолья ходить. Сейчас ты скажешь, что ешь только рукколу, выращенную на склонах итальянских Альп и собранную в пэрвую нэдэлю сентября, посыпанную козьим сыром, причём козу доила сама Донателла Версаче. А где вино домашнее, где чахохбили, где аджабсандал, э?! Вы не едите, а натурально хренью страдаете.

– (Измученно.) Достаточно этой грузинской ярости. Лей «Хванчкару».

(Звук вытаскиваемой пробки.)

– Ну как?

– (Облизывая губы.) М-м-м! Отлично!