Темна египетская ночь - Дия Гарина Страница 25

Мой второй и третий бои ничем особым не отличались, также, впрочем, как четвертый, пятый, шестой, седьмой и восьмой. С того момента, когда мне пришлось дебютировать в гладиаторском цирке, прошли четыре недели. Благодаря постоянным ментальным тренировкам я сохранял неплохую форму, но к концу месяца понял, что начинаю сдавать. Все-таки, как ни крути, а мышцы должны сокращаться не только мысленными усилиями. Зато в насильственном подтягивании жены к астральному зеркалу я продвинулся почти до упора. То есть до зеркала. На последнем свидании в «тонком мире» меня и Ольгу разделяло всего несколько шагов. То есть не саму Ольгу, а, как я понял из невнятного бормотания экстрасенса Андрюши, ее второе истинное «Я». Сама Ольга, может, и знать не знает, что на свиданки ко мне бегает, но подсознательно будет чувствовать мой напряженный взгляд, блуждающий по ее, кажется, несколько изменившейся фигуре. Похудела? Э-э-э матушка, а глаза-то прямо из затылка смотрят. Ночами не спишь? Почему? Неужели из-за меня?! Не надо. Вот он я, видишь? Живой и здоровый. Пока. И пока это «пока» не кончилось, есть предложение просто поболтать (хотя бы), как в старые добрые времена за чашкой кофе на нашей «дискуссионной» кухне. Сказано – сделано.

Мы улыбались друг другу и несли какую-то чушь (по большей части прекрасную), трепались обо всем на свете, и вообще классно проводили время среди белого ничто, в котором бились рыбами об лед ярко-синие всполохи. Только одна тема оставалась для меня неприкосновенной: Ольга ничего не говорила о том, что произошло с момента нашего с Андреем исчезновения. Капризная и упрямая! Нет, чтобы сказать: «Гаря, я все подушки залила слезами, во всех церквях свечки поставила за твое возвращение, всех гадалок обошла, и до сих пор не потеряла надежды». Хренушки! Молчит, как Дума перед Президентом. А у меня девятый бой на носу и по довольному лицу Карима, улыбнувшегося мне вчера, после того, как совесть мою придавило еще одной безвременно оборванной жизнью, я понял, что он приготовил для меня нечто особенное.

Ну, что я говорил?! Вот оно – особенное, – стоит передо мной и вежливо кланяется. Маленький китаец Ли перед «египтянином Рамзесом» – беспощадным убийцей и любимцем публики. Безоружный перед вооруженным. Кровь рывками устремилась от сердца, гоня по артериям самый обычный страх. А быстрый взгляд на бронированную ложу, где Карим спокойно беседует с Ритой, и, кажется, даже не смотрит в мою сторону, убеждает, что для холодного пота, бегущего по спине, есть все основания. Потому что, человек выходящий на смертельный поединок без оружия – Мастер. И серповидный клинок в моих руках для него не опаснее детского меча, сделанного папой из картонной коробки.

Не подпускать! Главное не подпускать его на расстояние вытянутой руки. Или ноги. Не знаю, каким способом он собирается со мной разделаться, но для этого ему как минимум надо до меня дотянуться. Копеш чертит сложные фигуры, сливаясь в серебристое полотно, которым я опутываю себя, как коконом, и любому, кто попытается проникнуть внутрь, придется не сладко. Разве что сам он будет выкован из стали. Китаец был из плоти и крови, но он проник. Не сразу, далеко не сразу. Он долго выжидал, двигаясь в такт моим взмахам, и уловив момент, когда обленившиеся мышцы предательски сбавили темп вращения копеша, рванулся в образовавшуюся в серебристом полотне прореху. Рука маленького китайца еще только начала движение, а я уже понял, что стоит ему только дотянуться до неких таинственных точек в основании моей шеи, как мне можно будет заказывать некролог в местном спортивном листке «Красный Гладиатор». Единственное, что я успел за оставшиеся в распоряжении короткие мгновенья – это напрячь шейные мышцы, надеясь неизвестно на что.

Нет, все-таки хорошая штука – везение! Мне удалось на полмига опередить маленького бойца, но именно на полмига. Будь у меня в запасе целый миг, может быть, ничего и не случилось бы, а так… А так получилась серединка на половинку: я очень неудобно грохнулся погребая под собой китайца, навалившись на него полностью парализованной правой стороной. И успел подумать, что теперь мне кранты. Меч валяется далеко в стороне и доползти до него все равно, что до Луны дотянуться. Сейчас этот Ли выберется из под меня и еще раз ткнет своими жесткими пальцами в мои точки жизни, превратив эту жизнь в самую обычную смерть. Какой я ему соперник с одной рукой, ногой, и головой соображающей наполовину хуже. Нет, все-таки хорошо, что голова моя работала в полмощности, и поэтому не помешала левой руке провести единственно возможный удушающий захват. Прошло не так уж много времени и вот уже на песке рядом со мной лежит еще одна жертва обстоятельств, в которые меня загнал господин Ашраф Салех. Чтоб ему на том свете всего было вдоволь: и углей, и смолы, и солярки.

Полдела сделано. Но именно полдела. Потому, что после смертельного поединка гладиатор должен доказать свою жизнеспособность твердым стоянием на ногах. И если я не поднимусь до того, как прозвучит счет «десять», то следом прозвучат контрольные выстрелы, дабы отправить бойца, неспособного к дальнейшему участию в чемпионате, на пополнение личной гвардии господа бога.

– Три… Четыре… – надрывается ведущий.

Черт! Уже четыре! А я все никак не могу подняться с колен, сражаясь со своей онемевшей правой половиной. Зрители вопят и улюлюкают, искренне болея за «этого египтянина». Другое дело, что точно также искренне они будут вопить и улюлюкать, наблюдая, как я валяюсь в луже крови у ног какого-нибудь счастливчика, в предвкушении последнего удара. Но пока они за меня. И это помогает.

– Пять… Шесть…

Мне удается встать на одно колено и опереться левой рукой о труп китайца. Еще немного и… И я, потеряв равновесие, валюсь обратно на песок. Разочарованный вздох проносится по трибунам. Пот заливает глаза, но я все равно вижу, как бросается к бронированному стеклу Рита, вижу ее перекошенное отчаянием лицо… Мне бы хоть о стеночку опереться, только до нее ползти и ползти.

– Семь…

Карим вежливо усаживает Риту обратно в кресло и любезно улыбается мне одними губами. Ах, ты, сволочь, думаешь, я уже труп?! Да, я сейчас… Нет, не сейчас. У меня опять ничего не получилось.

– Восемь… Девять…

Спина моя явственно чувствует направленные на нее автоматы и в полном соответствии с учебником биологии покрывается мурашками. И тогда я, отбросив промежуточные позы типа коленно-локтевой, ложусь на спину, завожу левую ногу за голову (правая ничего не чувствует, но не отстает) и резким махом усаживаю себя на корточки. Еще одно усилие…

– Десять!

Только я уже стою на одной ноге и, отчаянно размахивая рукой, пытаюсь сохранить с таким трудом обретенное вертикальное положение. Трибуны взрываются аплодисментами, и мне в голову настойчиво стучится образ скомороха, выплясывающего на пиру перед упившимися боярами. Чтобы отвлечься от таких ассоциаций я смотрю на Риту, радостно прыгающую в своей ложе, и даже пытаюсь помахать ей рукой, но быстро прекращаю эти попытки, чуть не выбившие меня из равновесия. Однако на то, чтобы показать средний палец Кариму у меня равновесия хватает!

С арены меня уносили на носилках парни в ливреях. Рядом суетился знакомый медбрат, стискивая и ощупывая мою занемевшую половину, как четыре слепца индийского слона. Даже в глаза поочередно светил фонариком. Не знаю, что он там увидел, но когда меня уложили на осточертевшее прокрустово ложе, привязывать ремнями запретил. Не успел я порадоваться этому обстоятельству, как мою тюрьму почтил своим присутствием сам Карим. Он что-то резко спросил у медбрата и, внимательно выслушав ответ, широко улыбнулся.