Кровь и золото - Энн Райс Страница 25

– И что ты почувствовал, узнав о своем избрании? –задал я жестокий вопрос. – Ведь ты знал, что будешь навеки заперт подкорнями дуба, что больше не увидишь солнца, что будешь пить кровь только навеликих празднествах в полнолуние.

Маэл долго смотрел прямо перед собой, словно не могпридумать достойного ответа, а потом заметил:

– Я же объяснил: ты меня развратил, перевернул мою душу.

– Ах вот как? – усмехнулся я. – Значит, тыиспугался, почитатели культа вечных богов священной рощи тебя разочаровали, а явиноват.

– Не испугался, – возразил он сквозь зубы. – Я жеговорю, ты меня развратил. – Маленькие, глубоко посаженные глазки яростносверкнули. – Ты хоть знаешь, что значит ни во что не верить, не иметьбога, не знать истины?!

– Конечно знаю, – ответил я. – Я сам ни во что неверю. Считаю, это мудро. Я и в смертной жизни ни во что не верил. А тем болеесейчас.

Авикуса передернуло.

Я был готов наговорить еще много грубых слов, но заметил,что Маэл собирается продолжать.

Уставившись, как и раньше, прямо перед собой, он вновьприступил к рассказу:

– Мы отправились в путешествие. Пересекли узкий пролив ипоехали на север Британии, в зеленые леса, где встретились со жрецами. Онираспевали наши гимны, соблюдали наши законы, знали нашу поэзию – в общем, былитакими же друидами, как и мы, приверженцами Бога Рощи. Мы заключили друг другав объятия.

Авикус внимательно следил за Маэлом.

Должен признаться, я с интересом слушал бесхитростноеповествование Маэла, хотя на лице моем, уверен, застыло выражение безразличия.

– Я пошел в рощу, – рассказывал Маэл. – Деревьятам были огромными и очень древними. Любое из них могло оказаться ВеликимДубом. Наконец меня привели к цели. Я увидел дверцу, запертую на множествожелезных засовов, и догадался, что именно за ней живет бог.

Внезапно Маэл с тревогой взглянул на Авикуса, но тот жестомвелел ему продолжать.

– Расскажи Мариусу, – мягко добавил он. – А вместес ним узнаю обо всем и я.

Его тон был необыкновенно доброжелательным, и япочувствовал, как по моей безупречной коже пробежали мурашки.

– Жрецы предупредили, – сказал Маэл, – что если онзаметит неискренность или какой-либо изъян, то просто убьет меня, сделавобычной жертвой. «Подумай хорошенько, – предостерегали они, – ибо богвидит все. Бог силен, но поклонению предпочитает страх и мстит, если видит втом необходимость, с величайшим наслаждением».

Готов ли был я увидеть столь странное чудо? – ГлазаМаэла метали молнии. – Я все обдумал. Вспомнил твои слова, красочныеописания: прекрасная вилла на берегу Неаполитанского залива, богато украшенныекомнаты, теплый ветерок, шум разбивающихся о берег волн, великолепные сады...Помнишь, ты рассказывал про сады! «Смогу ли я выдержать вечную темноту, питькровь, голодать между жертвоприношениями?» – спрашивал я себя.

Он сделал паузу и взглянул на Авикуса.

– Продолжай, – спокойно велел Авикус. Голос его звучалглухо.

Маэл повиновался.

– Потом ко мне обратился один жрец. Он отвел меня в сторонуи сказал: «Маэл, наш бог зол. Наш бог просит крови даже тогда, когда неположено. У тебя хватит мужества предстать перед ним?»

Возможности ответить не представилось. Солнце садилось.Повсюду зажглись факелы. Вокруг собрались приверженцы Бога Рощи и жрецы,прибывшие вместе со мной из Галлии. Все подталкивали меня к дубу.

Уже возле самого дерева я потребовал, чтобы меня отпустили.Я прижал руки к стволу, закрыл глаза и, как в родной роще, начал молча молитьсяэтому богу: «Я почитатель единственного истинного культа вечных богов священнойрощи. Дашь ли ты мне Священную Кровь, дабы я смог вернуться домой и исполнитьволю моего народа?»

Маэл снова замолчал. Как будто увидел нечто ужасное,сокрытое от моих глаз.

Авикус еще раз повторил:

– Продолжай. Маэл вздохнул.

– Из недр дуба до меня донесся безмолвный смех. А потом вмою голову проник исполненный злобы голос: «Сначала принеси мне кровавуюжертву. Только тогда у меня хватит сил превратить тебя в бога».

Маэл опять умолк.

– Конечно, ты помнишь, Мариус, – через некоторое времязаговорил он, – как добр был наш бог. Передавая тебе свое могущество,беседуя с тобой, он не испытывал ни гнева, ни ненависти.

Я кивнул.

– Но этот бог пылал злобой. – Маэл тяжеловздохнул. – Я передал жрецам его слова, и они в испуге отпрянули,неодобрительно качая головами.

«Нет, – сказали они, – он и так просит слишкоммного крови. Ему столько не положено. Он должен голодать между полнолуниями,ждать ритуалов и выйти из чрева дуба истощенным, ненасытным, как мертвые поля,дабы напитаться жертвенной кровью и набухнуть, как почки в весеннем лесу».

Что я мог сказать? Я попробовал переубедить их: «Чтобысотворить бога, нужна сила. А ваш Бог Рощи обожжен Великим Огнем. Кровьпомогает ему исцелиться. Почему бы не даровать ему еще одну жертву? Уверен, вваших поселениях есть те, кто нарушил закон, – выберите кого-нибудь иприведите к дубу».

Они отступили еще дальше и в страхе молча уставились надерево, на дверь и запоры.

Потом случилось ужасное. Из-за двери повеяло такойвраждебностью, что я физически почувствовал на себе взгляд чьих-то злобныхглаз.

Бог, обитавший внутри дуба, вложил в этот взгляд столькоожесточения, что мне показалось, будто он поднял меч, чтобы сразить менянаповал. Конечно, он использовал все свое могущество, чтобы я в полной мереощутил силу его ненависти. И бог добился своего: он окутал меня такой яростью,что я напрочь утратил способность думать и действовать.

Жрецы тоже ощутили исходившие из дуба ненависть и злобу иубежали. Но я словно прирос к месту, не в силах пошевелиться и сделать хотьшаг. Завороженный древним волшебством, я не сводил взгляда с дерева. Бог,стихи, песни, жертвоприношения вдруг стали пустыми словами. Я твердо знал лишьодно: внутри дуба скрывается могущественное существо. И не пожелал убежать от негопрочь. Вот тогда-то и родилась моя коварная заговорщицкая душонка!

Маэл умолк, тяжело вздохнул и обратил на меня пристальныйвзгляд.

– О чем ты? – спросил я. – Какие заговоры? Ты ираньше беседовал с добрым богом вашей рощи! Ты видел, как он каждое полнолуниепринимает жертву – и до Великого Огня, и после. Ты видел меня послеперерождения. Ты же сам говорил. Чем же тебя так потряс тот бог?