Прикосновение смерти - Элмор Леонард Страница 25

— Так-то оно так, но все-таки… Ну и что Франциск?

— По мере взросления его воображение все сильнее захватывали баллады и песни странствующих трубадуров о рыцарских подвигах. И вот, когда ему минуло двадцать, он в рядах ассизцев принял участие в войне против города Перуджи в итальянской провинции Умбрия.

— Это что же, один город против другого в одной и той же провинции?

— В Средние века такое было сплошь и рядом. Случилось так, что ассизские отряды потерпели поражение, Франциск попал в плен, целый год провел в тюрьмах, а после освобождения заболел. Период пребывания в заточении и восстановления здоровья был для него временем размышлений. Он проникся состраданием к нуждающимся. Однажды, встретив бедного рыцаря, Франциск великодушно отдал ему свою одежду. Но он по-прежнему мечтал о рыцарских подвигах и славе. И вот спустя три года он отправляется в Апулию и однажды во сне видит прекрасный дворец, полный оружия и украшений. Ну и, разумеется, спрашивает, чей это дворец. И кто-то, кого он не видит, отвечает, что все принадлежит его воинству. Не поняв духовного смысла видения, Франциск принимает его за знак, предвещавший удачу в военном походе. Следующей ночью во сне Франциск слышит призыв следовать за Всевышним. Мне продолжать или достаточно?

— Пожалуйста, продолжай, ты интересно рассказываешь. Можно я закурю? — Она отхлебнула из бокала и закурила.

Ювеналий улыбнулся:

— Итак, я продолжаю. Франциск вернулся домой совершенно другим. Он потерял интерес к развлечениям, начал постепенно удаляться от мира, посвящая время постам и молитвам, стремясь определить свой жизненный путь. Важным моментом стала встреча с прокаженным, в котором он увидел страдающего Христа и обнял его. Продолжая работать в лавке своего отца, выручку от торговли Франциск начал раздавать бедным, и это привело к конфликту с отцом. Пьетро Бернардоне публично, перед епископским судом, лишил сына наследства, и тот немедленно отдал ему все — и деньги, и одежду. Было ему тогда двадцать пять лет. С тех пор он всегда ходил в тунике в виде креста, помогал больным и прокаженным. А когда ему исполнилось двадцать восемь, он основал орден францисканцев, устав которого устно утвердил папа римский Иннокентий III.

— А когда у него появились стигматы — до основания ордена или после?

— Стигматы он получил за два года до своей кончины. В 1224 году на горе Верна он проводил сорокадневный пост во славу святого архангела Михаила и, будучи сверх обычного преисполнен желания созерцания высших тайн, был объят пламенным стремлением увидеть небесное. И настало утро, когда он увидел Серафима с шестью крылами, спускавшегося с высоты небес. В стремительном полете по воздуху он достиг того места, где молился Франциск, и тут среди крыльев его явился образ человека распятого, руки и ноги которого были раскинуты и прибиты к кресту. Два крыла Серафима простерлись над его головой, двумя он поддерживал свое тело в полете, нижними двумя прикрывал тело распятого человека. Франциск понял, что под видом Серафима явился ему сам Христос, что по замыслу Божию видение это предстало перед ним именно тогда, когда он страстно молил Господа о ниспослании ему благодати, и именно такой, чтобы он осознал, что не мученичеством плоти, а всецелым устремлением духа сможет он преобразиться и уподобиться Христу распятому. И когда видение исчезло, в сердце Франциска горел пламень духовной страсти, да и на теле остались не менее удивительные знаки и отметины. У него на руках и на ногах начали проступать следы — словно от гвоздей, на правом боку, будто пробитом копьем, вздулся багровый рубец.

— Потрясающе! — воскликнула Линн. Помолчав, добавила: — Ты сказал, что на тебя произвели огромное впечатление основы францисканской духовности. Каковы эти основы, хотелось бы знать.

— Свой высший жизненный идеал францисканцы видят в жизни по Евангелию, в духе бедности и смирения. Орден францисканцев — это нищенствующий монашеский орден. Его устав требует от своих членов обязательного соблюдения бедности, отречения от любого имущества, существования исключительно на подаяние. Бедность францисканца предполагает полное упование на Бога во всех вопросах, служит средством преодоления любых преград в отношениях между Богом и человеком, а также между человеком и его ближними. Понимаешь, Линн, все данное человеку при рождении получено им от Всевышнего, поэтому и должно использоваться для служения ближним своим. Полностью принадлежат ему только грехи, и осознание этого приводит к смирению. При этом смирение заключается не в том, чтобы только умалять себя, но и давать высокую оценку другим людям, замечать в окружающих все хорошее, что в них есть, и постоянно служить ближним, и в особенности больным, униженным и отверженным. В то же время смирение не исключает решительности и твердости. Общинную жизнь францисканцев-монахов Франциск Ассизский понимал как послушание, соединенное с любовью, — как и в любой семье, в которой есть и подчинение, и свобода. В семье людей связывают узы любви, а любовь — единственное связующее звено между подчинением и свободой. Я понятно излагаю? Вопросы будут?

— Излагаешь замечательно, вопросы будут, — улыбнулась Линн. — Давай выпьем за послушание, соединенное с любовью, а потом я кое-что у тебя спрошу.

Ювеналий взял в руки бокал с шампанским, отпил пару глотков и откинулся на спинку кресла.

Подумать только! Юви, совершивший чудо, у нее в доме… Выглядит спокойным и умиротворенным.

— Слушай, Ювеналий, из тебя столько крови вытекло, а тебе хоть бы что… — улыбнулась Линн.

— Я к этому привык, — сказал Ювеналий. — Первые несколько раз я пугался до смерти.

— Не могу представить тебя испуганным.

— Я был просто ошеломлен.

— И сколько раз это было?

— Двадцать. Нет, теперь двадцать один.

— И давно это у тебя?

— В следующем месяце будет два года.

— И ты исцеляешь каждый раз, когда это случается?

— Думаю, да, хотя не уверен.

— А в первый раз как это произошло?

— Это случилось в Бразилии, в одной деревушке неподалеку от Сантарема. Ко мне подошел мальчик-калека, на костылях, и я обнял его. В тот же миг я почувствовал — что-то произойдет, и мне захотелось убежать.

— Боже! — воскликнула Линн.

— Я ощутил что-то влажное… Решил, что мальчик поранился… Потом я взглянул на свои руки, увидел раны и кровь на ладонях, кровь на ступнях — я был в сандалиях. Я не мог в это поверить. Затем подошла маленькая девочка…

— Можно взглянуть на твои руки?

Он протянул ей свои руки. На морщинистых, загрубелых ладонях виднелись красноватые шрамы, похожие на следы от химического карандаша.

— Надо же! Это у тебя навсегда?

— Нет, пройдет…

— Ну и что ты по этому поводу думаешь?

— В каком смысле?

— Стигматы, как у Франциска Ассизского?

— Думаю, да…

— И когда ты молишься, тебя тоже посещают благочестивые мысли?