Проклятие скифов - Сергей Пономаренко Страница 25

Собрав отряд — чуть больше десятка человек, Прохор вернулся на Украину прошелся по Одесской губернии, уничтожая помещиков и нападая на небольшие команды немцев и австрийцев. Он рассчитывал, что в скором времени численность его отряда вырастет за счет присоединившихся крестьян, но то ли в селах, которые ему попадались на пути, жили несознательные крестьяне, то ли по другой причине, но этого не произошло.

Неудачи стали его преследовать с того времени, как в его руки попал золотой клад, выкопанный археологами из скифского кургана. Обилие золота сразу изменило планы бойцов, и те стали требовать разделить его по-братски, а потом разойтись по домам. Высокие идеи анархизма их больше не трогали, так как они уже решили, что будут делать с полученным богатством. Они «прозрели»: лезть под пули, рисковать жизнью можно, когда терять нечего, а если есть возможность жить в достатке, то подход должен быть другой.

Прохор упорствовал, пытался не давать «гидре собственничества» совратить его бойцов, которые пока шли по верному пути и боролись с любой властью. Его отряд разделился на две части: большая сохраняла нейтралитет, но молча явно поддерживала меньшую часть во главе с бывшим унтером Чубатым, который требовал разделить захваченное золото по весу, разрубив сначала на куски. Прохор предчувствовал, что это добром не кончится и без крови не обойдется. Чубатый шел на открытый конфликт, чувствуя за собой силу, а Прохору не на кого было опереться. Только то, что их стал преследовать немецкий карательный отряд, не позволило Чубатому взять верх. Теперь они думали, как поскорее убраться из причерноморских степей в лесные уезды Елизаветградщины.

Когда опасность встречи с карателями миновала и они заночевали на небольшом хуторе, затерявшемся в лесной глухомани, Чубатый перешел к активным действиям. Выгнав хозяев из самой большой хаты, Чубатый устроил там отрядный митинг, на котором поставил ультиматум Прохору: сейчас же поровну поделить золото, или…

Прохор оценивал шансы. Что, если неожиданно выхватить маузер и разрядить его в Чубатого? Но тот тоже был не лыком шит, держал руку на нагане, засунутом за пояс, а два его единомышленника не сводили настороженных взглядов с Прохора, не выпуская оружия из рук. Пустить в ход, выхватив из кармана, неразлучную гранату было равносильно самоубийству, даже если удастся ее бросить. Прохор понимал, что Чубатому нужна не мировая, а его любое резкое движение, чтобы доля оставшихся в живых возросла. Сдаться значило бы окончательно утратить авторитет, впрочем, после дележа золота отряд непременно перестанет существовать.

— И корону царскую давай на общий дележ — нечего ее у себя держать, — потребовал Чубатый. — Ты не лучше нас — получишь долю, как и все.

Кровь бросилась Прохору в голову, но прежде чем его рука потянулась к маузеру, он сумел овладеть собой.

— Справедливо, — через силу выдавил он и увидел, как удивленно вытянулись физиономии бывших подчиненных, не ожидавших такой покладистости от командира.

От него не укрылось, что у всей троицы пальцы находились на спусковых крючках.

Мысленно похвалил себя: потянулся бы к маузеру — и уже лежал бы, изрешеченный пулями. Решения надо принимать не спеша, а исполнять быстро.

«Пусть думают, что я совсем струсил — в этом мой шанс», — и Прохор неторопливо открыл командирскую сумку и стал так же неторопливо вытаскивать диадему, которая на ощупь оказалась на удивление теплой, чуть ли не горячей. И тут он понял, что надо делать, и уже не сомневался, что все у него получится, словно диадема своей теплотой придала ему уверенности.

— Держи, Чубатый, корона твоя. — Прохор, вытащив диадему, тут же бросил ее унтеру.

Внимание солдат приковал полет золотого обруча, и время замедлилось настолько, что Прохор успел выхватить маузер и разрядить его в недругов. Чубатый, получив пулю в горло, захрипел и рухнул на пол, дергаясь в агонии, а уже ненужная ему диадема упала у его головы, во все увеличивающуюся лужу, крови. Вторую пулю получил Леха, сидевший на табурете по левую руку от Чубатого, — она выбила ему глаз. Лишь третья пуля не нашла свою жертву — вечный молчун татарин Кизяев, стоявший у окна, оказался проворнее. Он сумел не только уклониться, но и выстрелить в ответ из винтаря. Прохор почувствовал, как обожгло огнем правое предплечье, и не смог удержать в руке маузер. Он колобком скатился на пол, оттолкнувшись от стола, на который опирался, и достал наган из-за пояса.

Тут раздался звон стекла, в окна просунулись стволы винтовок, и громкий грубый голос скомандовал:

— А ну, выходи, басурмане! По одному! Оружие сложить в доме! Будете дурить — стреляем без предупреждения, а то и бомбу бросим!

— Сдаемся! Не стреляйте! — испуганно крикнул Кизяев — дуло винтовки смотрело прямо на него — и, отбросив оружие в сторону, поднял руки.

Раненая рука Прохора горела огнем, и любое движение приносило нестерпимую боль. На глаза ему попался золотой обруч, лежащий под столом, весь в крови — видно, Чубатый, дергаясь в предсмертных судорогах, откинул его туда. «А его-то не видно тем, у окна», — подумал не к месту Прохор и, удивляясь себе, засунул окровавленный золотой обруч под тельняшку.

— А ты чего там рассиживаешься? Особого приглашения ждешь? Так я сейчас бомбой приглашу!

— Ранен я. Хотел руку перевязать.

— На тот свет и без перевязки примут.

— Выхожу я. Оружия у меня нет. — И Прохор, чтобы видели из окна, отбросил в сторону наган.

Во дворе дома он увидел четверых бородатых мужиков, вооруженных винтовками, а остатки его воинства стояли тут же, уже со связанными руками.

— Гляди-ка — матросик, полосатый окунек! Каким ветром тебя сюда занесло, братишка? Здесь морей-океанов нет! — насмешливо выкрикнул рыжий, весь усеянный веснушками.

То, что захватившие их люди были не в форме гетманской варты, подсказывало Прохору, что не все так плохо. По-видимому, это был какой-то партизанский отряд — выходит, опасность не такая большая, как он думал раньше.

— Кто ваш командир? Мне нужно с ним срочно поговорить, — потребовал он.

— Гляди-ка, а полосатик тут командовать вздумал! Ты ручонки-то вверх подыми, а то невзначай пульну и сделаю в тебе дырку.

— Я ранен — руку поднять не могу.

— Не поднимешь — пульну, на счет три. Раз, два…

Прохор, превозмогая боль, сделал над собой усилие и поднял обе руки вверх.

— Тихон, тебе только зубоскалить! Давай, вяжи большевичка!

— Мы анархисты.

— А хрен редьки не слаще.

Рыжий Тихон подошел ближе и специально дернул раненую руку Прохора, собираясь ее завернуть. Ужасная боль и нестерпимая ярость охватили Прохора. «Если уж погибать, то с громкой музыкой!» — подумалось ему. Не размышляя, что он делает и для чего, неимоверным усилием сумел выдернуть руку, а Тихона, не ожидавшего сопротивления, мгновенно присев, перекинул через себя. Левой рукой выхватил гранату из кармана штанов, а раненой схватился за кольцо.