Аромат теней - Вики Петтерсон Страница 25

И теперь ее нет.

— Джо-ан-на…

Глубоко вдохнув, я опустила голову, как нападающий бык, и сделала-таки шаг вперед.

Но сначала повернулась.

Я прыгнула, пригнувшись, и использовала тяжесть своего тела, чтобы сбить Батча с ног. Не думая об оружии, я обхватила руками его колени. Не думала о ранениях, когда его тело рухнуло. Я постаралась оказаться у него за спиной, но он, даже слепой, был быстрее, чем выглядел. Прежде чем он смог использовать свои кулаки и преимущество в весе, я была уже вне пределов досягаемости, сгруппировалась и приготовилась к новому нападению.

— Что ты делаешь? — Он был искренне удивлен. — У тебя нет оружия.

— Есть.

— Нет. Я бы уловил его запах.

Его ноздри раздулись, и мы оба определили, где находится оружие: его ятаган, закатился под кровать, когда я убила его в первый раз, мой складной нож выпал у него из рук, когда я прыгнула на него, и теперь лежал у двери.

— Я сама оружие, осел! — Произнося со свистом эти слова, я чувствовала, что мое дыхание заполнено таким же черным стремлением, как и сердце. Впервые Батч выглядел испуганным.

Мои движения не были такими рассчитанными, как обычно, удары менее точными. Я сражалась, используя скорее изобилие адреналина, чем мастерство, нанесла несколько ударов, получив два сама, прежде чем отступила и заставила себя думать. Представила себе тело Батча. Наметила наиболее уязвимые места, куда надо наносить удары; постаралась увидеть в нем противника, а не только убийцу моей сестры.

— Сюда. — Я обошла его, оказавшись сзади. — Ты что, слепой?

— Я тебя убью! — Он поворачивался из стороны в сторону, стараясь найти меня с помощью оставшихся четырех чувств. Это подсказало мне идею. Я начала пятиться, отступая к туалетному столику, где нашла то, что мне нужно. — Ты меня слышишь? Я тебя убью!

— Нет, не убьешь. — Я нащупала бутылочку с духами сестры. — Но умрешь, пытаясь это сделать.

Я принялась разбрызгивать духи, так что вскоре в комнате пахло, как внутри коробки с размельченными пряностями. Остаток я вылила на себя. Духи перегрузили обоняние Батча. Он споткнулся посреди комнаты: странно, но отсутствие обоняния подействовало на него сильнее потери зрения. Чувствуя, как кривятся мои губы, я подумала об оставшихся у него трех чувствах: осязании, вкусе и слухе — и решила отключить их все.

Нажав кнопку будильника Оливии, я максимально увеличила громкость. «Приходи, какая ты есть» «Нирваны» заполнила комнату. [25]Начальное замешательство из-за потери слуха вскоре сменилось бессильным гневом. Батч испустил дикий крик и начал неуверенно двигаться в моем направле-нии. Я бросила флакон духов в другую сторону, и он разбился о стену. Батч повернулся, грудь его поднималась в такт вдохам. Я легла на пол, прокатилась под кроватью и выбранись оттуда с ятаганом в руке.

Остались два чувства.

Теперь мой гнев был холодным, превратив мою решительность в стрелу, готовую вылететь. Я была охотником — как большая кошка травянистых равнин Африки; как кровожадный орел, устремляющийся к земле за добычей.

И в том, как я играла с ним, не было ничего славного или героического. Я слишком долго тренировала свое тело и мозг, чтобы не узнать бандита, убийцу, нацеленного только на месть. Я наблюдала за тем, как Батч сотрясает ударами воздух, неуверенно поворачиваясь. На лице его проступило осознание возможности проиграть, умереть. Что, вероятно, именно я убью его.

Голос Курта Кобейна звучал в комнате снова и снова: «… но нет, у него нет пистолета…»

Я ждала, пока Батч не успокоится настолько, чтобы вспомнить об оружии, рассчитывая на то, что он не забыл планировку комнаты и расстояние между ним и ножом у двери. Как и ожидалось, он бросился к более знакомому оружию, тому, что принес с собой. Тому, что я держала в руках.

Он наклонился, сунул руки под кровать и принялся отчаянно шарить ими. Осязание. Он не слышит, не может пользоваться обонянием, не видит моего приближения. Плохо для него, но зато я увидела свое отражение в зеркале — черные потемневшие глаза, мышцы напряжены, руки подняты — я выглядела как падший ангел.

Батч застыл. Я улыбнулась. Запело изогнутое лезвие.

Обрубки, которые Батч инстинктивно прижал к груди, были белы от кости и красны от крови, с них свисали клочья плоти. Он завыл, раскрыв свою дьявольскую пасть, откинул голову, как слепой птенец, который инстинктивно ищет пищу. И я послушно вложила в эту пасть оружие, слегка прижав язык. Губы его разошлись в пародии на улыбку.

Последнее его чувство у меня на кончиках пальцев — вкус. Я наклонилась, взяв его нижнюю челюсть свободной рукой, заставив лезвие впиться в нижнюю губу, и он завопил, а я наклонилась, чтобы получше расслышать. Этим языком он лгал, им он сквернословил, и все это стоило моей сестре жизни. Легким толчком снизу вверх я поставила его на ноги.

— Хочешь мне что-нибудь сказать?

Он покачал головой — насколько мог, и из его невидящих глаз покатились слезы.

— Думаю, хочешь. — Во рту у меня словно песок насыпали. — Думаю даже, что это у тебя вертится кончике языка. — Я надавила и почувствовала, как лезвие впивается в плоть. Батч булькнул, издал сдавленный крик — просьбу о милости, — и я ослабила нажим. — Так что же?

— Х-х-халь…

Его губы, там, где их касалось лезвие, были алыми. Он сказал, что ему жаль. Я выпрямилась, чувствуя себя совершенно лишенной эмоции.

— Что ж, этого недостаточно, — прошептала я, не заботясь о том, слышит ли он меня.

Я могла протолкнуть ятаган ему в глотку, разрезать рот, разрубить его изнутри. Могла повернуть лезвие наверх, в череп, и выпустить заключенное в нем мягкое вещество. Однако я быстрым движением извлекла оружие.

Батч наклонился вперед, выплевывая кровь, и опустился на колени.

— Не плачь, Батч. Все демоны имеют раздвоенный язык. Так остальные легче тебя узнают.

Теперь он был лишен всех своих чувств и так же беспомощен, как Оливия в его руках. Но вместо того чтобы убить его, я села на край кровати и стала ждать. Хотела увидеть последние секунды его жизни, как смерть движется по его лицу. Хотела посмотреть, сможет ли он залечиться.

Тогда я бы убивала его снова и снова.

Но он умер. Этот сукин сын умер и оставил меня в кремовой забрызганной кровью комнате моей сестры, с дырой в окне, как какой-то гигантский раскрытый рот. Он ушел из этого мира так же, как пришел в него: жалкий, корчащийся и покрытый женской кровью.

Не знаю, сколько я так просидела, теряя кровь, плача и время от времени крича от того зловония, которое смерть этого демона оставила вокруг меня. Я хотела бы, чтобы были живы и он, и моя сестра, и я могла бы все изменить.