Богиня пустыни - Кай Майер Страница 24

— Что вы сделали? — спросила она. — Как вы меня разбудили?

Он нежно погладил гобой рукой.

— Это была музыка. Она вернула вас.

— Откуда?

— Вы можете рассказать мне об этом.

— Я не знаю, — она раздраженно тряхнула головой. Ей с трудом удавалось вспоминать подробности произошедшего. — Но это был всего лишь сон.

Он кивнул слишком уж поспешно.

— Конечно, только сон.

— Пожалуйста, не говорите, что все дело в климате.

Адриан рассмеялся.

— Вы думаете, этого объяснения недостаточно?

— Не тому, что я видела.

— Нет, наверное, нет.

— Вы говорите так, будто знаете, что со мной случилось.

— Вы потеряли сознание. Это все, что я знаю.

— Да, — сказала она и попробовала сесть. Он взял ее за плечо и помог подняться. Сендрин была поражена, насколько она ослабла. Ощущения были такими, как будто она действительно бежала, и бежала, и…

— Хотите пойти в дом? — прервал Адриан поток ее мыслей.

— Дайте мне еще мгновение.

— Конечно. Отдохните.

Ее взгляд снова скользнул вверх по стенке термитника. Тень от ветвей, которые торчали из сооружения, падала на лицо Адриана как решетка.

— Почему не снесли эту ужасную вещь? — спросила она. — Ваши родители не боятся того, чту термиты могут сотворить с домом?

Он отрицательно покачал головой.

— Туземцы приносят термитам жертву.

Она несколько секунд недоверчиво смотрела не него.

— Жертву? — повторила она с удивлением.

— Древесину, — пояснил он. — Ветви от деревьев. Кусты из садов. Все, чем термиты могут питаться или использовать в строительстве своего жилья.

Странная мысль промелькнула у нее в голове: может, и я была такой жертвой? Не потому ли я здесь лежу?

Все, чем они могут питаться.

Внезапно ей захотелось убраться отсюда как можно скорее. Она попросила Адриана подать ей руку, и они вместе сделали несколько шагов, пока Сендрин смогла прислониться спиной к акации, стоящей вдали от таинственного строения с пальцами из веток.

— Вы должны мне объяснить, — проговорила она, стараясь получше сформулировать свою мысль. — Вы думаете, термиты не нападают на здания, так как туземцы приносят им жертву? Вы это серьезно?

— Некоторым образом — да. Об этом термитнике говорится уже в ранних записях Селкирка. Но саны считают, что он стоит здесь гораздо дольше. Сотню лет, а может, и больше. Саны регулярно приносят ему дары, и это, кажется, действует. С тех пор как этот дом существует, не было ни одного нападения термитов. Ни одного!

Она непонимающе тряхнула головой.

— И вашей маме никогда не приходила в голову мысль пригласить морильщика насекомых?

Пока она говорила, его взгляд был прикован к ее губам, но, когда она замолчала, он посмотрел ей в глаза.

— Приходила, разумеется. Но мой отец не допустил этого. Саны умоляли его, чтобы он ничего не предпринимал против термитов. Сооружение является для них своего рода святыней. Мы только гости в этой стране и должны уважать такие вещи.

— Ваш брат и ваша мать, кажется, придерживаются другого мнения.

Выражение лица Адриана стало жестким.

— Валериан — глупец. Иногда я думаю, что он знает, насколько глупо он себя ведет. Но он слишком горд, чтобы изменить свои взгляды. Он унаследовал высокомерие нашей матери, да что там — он еще хуже, чем она, и я боюсь, что в будущем ничего не изменится.

— Однако ваш отец другой.

— О да, — Адриан быстро посмотрел на дом, как будто ожидал увидеть в окне того, кто их подслушивает. Затем он снова повернулся к Сендрин. — Конечно, отец в первую очередь деловой человек, и он не делает из этого тайны. Но он знает также, что он в долгу перед людьми этой страны. Поверьте мне, он знает это слишком хорошо.

— Тем не менее он пришел сюда в качестве солдата.

— Он был в добровольной дружине — так называли тогда защитное подразделение. Она состояла только из нескольких десятков человек. Его отец, то есть мой дедушка, был одним из высших офицерских чинов, его сын усердно пробовал добиться таких же успехов, — Адриан горько улыбнулся. — До тех пор, пока не получил свое первое боевое крещение, принимая участие в защите одной высокогорной фермы от восставших дамара. Мой отец и его соратники потерпели поражение. Один из туземцев подошел к другу моего отца, отрезал ему уши и сказал: «Ты не будешь больше слышать рева волов дамара». Затем он отрезал ему нос. «Ты не будешь слышать запаха волов дамара». Затем он выколол своей жертве глаза: «Ты не будешь больше видеть волов дамара». Наконец наступила очередь губ. «Но прежде всего ты не будешь больше есть волов дамара». Только после этого он перерезал ему горло. Такое же он поочередно проделал со всеми пленниками. В тот момент, когда он остановился перед моим отцом, прибывшее подкрепление напало на восставших с тыла. Если бы это случилось секундой позже, мой отец разделил бы участь остальных. — Снова по лицу Адриана скользнула бледная улыбка. — Вы должны послушать, как эту историю рассказывает мой отец. Он приукрашивает ее более выразительно, чем я. Валериан заставлял рассказывать ее приблизительно раз сто.

— Удивительно, что ваш отец с тех пор не возненавидел всех туземцев.

Адриан указал движением руки на луг и Ауасберге на заднем плане.

— Мой отец говорит, что эта земля принадлежит чернокожим. Они всего лишь защищали свою родину. Как можно упрекать их в том?

— Это мнение ваше или вашего отца?

— В этом мы придерживаемся одного мнения.

— Как случилось, что Валериан все же поступил в защитное подразделение?

— По настоянию моей матери. Здесь, на Юго-Западе, считается хорошим тоном, когда хотя бы один член семьи служит в армии. Впрочем, это вечный спорный вопрос между моими родителями, и между отцом и Валерианом, конечно.

Она одарила его одобряющей улыбкой.

— Тогда вы являетесь, пожалуй, любимцем отца, как я понимаю.

Он пожал плечами, не отвечая на улыбку.

— Я — глухой. Я никогда не смогу продолжить его дело.

— А это так важно для вашего отца?

— Это единственная причина, почему он так обеспокоен наклонностями Валериана. Он хочет передать своему наследнику рудники, и чтобы потом не возникало никаких конфликтов.

Она вздохнула.

— Я все больше радуюсь, что моя семья такая маленькая. Мы с братом всегда любили друг друга. С тех пор, как я себя помню, между нами не было споров.

— Никогда?