Смех Again - Олег Гладов Страница 24

Я тоже лежу на своей боковой верхней. Моя голова в полуметре от лица Анны. Спать уже не хочется. Плейер погонять, что ли? Я шарю рукой по третьей полке над собой и достаю свой рюкзак. Копаюсь в его внутренностях и натыкаюсь на флягу. Во! Делаю глоток. Анна, заметив это, морщит нос. Я улыбаюсь, пожимая плечами. «Оно горькое»… Странная всё-таки. И ну хоть убейте — не дашь ей сорокулю. Или она с этим своим Николя, как и я, гоняет по ж/д и ищет свободные уши? Возможно нам действительно по пути.

— Артём! Хватит баловаться! — слышу я и, вздрогнув, инстинктивно поворачиваюсь на голос. Ф-ф-ф-ф-фу-у-у-у!.. Это, оказывается, молодая мама пытается угомонить малыша. Ф-ф-фу-у-ух!.. А я уж думал… Даже сердце ёкнуло…

Слышу, как менты начинают возвращать паспорта. Сержант несёт пачку документов на кожаной папке, словно на подносе. Берёт верхний в стопке, открывает, громко читает фамилию и отдаёт владельцу:

— Березин!

— Я.

Пауза.

— Осипов!

— Я!

Пауза.

— Березина!

— Я тут!

Блин… Как перекличка на утреннем построении.

— Головятин!.. Кто Головятин?!

— Я здесь, извините…

Небо за окном уже порозовело.

— Иванов!

— Я!

Надо, наверное, покурить сейчас.

— Марченко?

— Это я…

Сержант входит в наш закуток. Позади него маячит унылая физиономия проводника с ещё одной стопкой книжек в разноцветных обложках. Мент открывает очередную:

— Седашова!

— Это мой… — Анна протягивает руку и забирает свой паспорт.

Сержант берёт верхний в пачке:

— Мишин!

— Я! — говорю естественно я.

Но на полсекунды раньше, ту же самую букву алфавита произносит мужик в футболке с номером «7». Милицейская рука, потянувшаяся было ко мне, в нерешительности останавливается.

— Так кто тут Мишин? — нетерпеливо спрашивает сержант, тряхнув паспортом в

воздухе.

— Я! — теперь мы с мужиком произнесли это вместе.

Мент снова открывает первую страницу и читает вслух:

— Мишин Александр Борисович.

Я протягиваю руку:

— Мой.

Засовываю свой документ в боковой карман шорт.

— Мишин Евгений Иванович… — читает сержант в следующей книжице.

— Я… — мужик забирает её у сержанта и придирчиво рассматривает. Потом прячет в треники. Смотрит на меня.

— И снова, здравствуйте, — говорю я.

— Здарова… — он почесал шею, — …во интересно…

— Ну! — я слезаю с полки, собираясь идти курить. Он хмыкает:

— Никогда однофамильцев ещё не встречал… Только родственники Мишины у

меня попадаются…

Анна свесила голову со своей полки и смотрит на нас.

— Бывает… — говорю я. И вдруг, чувствуя неожиданный прилив знакомого вдохновения, говорю:

— …А я и родственников не встречал… Сирота я… Родители, когда мне было три года, на машине разбились…

Я вздыхаю. Николя медленно поворачивает голову и смотрит на меня. Я достаю сигарету из пачки и мелю совсем уж чушь несусветную:

— А воспитывала меня мамина мама… Ну то есть бабушка по маминой линии… Она с родственниками отца не в ладах была… Увезла меня к себе в деревню, и жил я там у ней… Так что, я даже родичей своих и не видел никогда… И ничего о них не знаю.

Я кладу сигарету за ухо и, собираясь уходить, заканчиваю:

— А сейчас и бабуля умерла… Так что один я остался…

Я делаю шаг в сторону тамбура. Мужик касается моей руки:

— Постой…

Останавливаюсь. У мужика странное выражение лица. Он смотрит на меня снизу вверх и медленно произносит:

— Тебя Саша зовут?

Краем глаза замечаю, что Николя, не мигая, смотрит на нас. Говорю:

— Да…

Мужик снимает очки и кладёт их на столик:

— А ты, случайно, не Бориса и Светланы сын?

Говорят же иногда — чёрт за язык дёрнул? Очевидно, в тот момент в мой язык вцепились сразу двое. Потому что:

— Да… Мою маму звали Света… — произношу я. Мужик, не сводя с меня глаз, похлопывает по сидению рядом с собой:

— А ну-ка, присядь.

Я послушно сажусь. Он опять напяливает очки на нос и какое-то время молча рассматривает меня. Потом, качая головой, произносит:

— Да… крутой был нрав у твоей бабули… Умерла говоришь, Марфа Васильевна?..

Я смотрю на Николя. Он еле заметно кивает. Что бы это значило? Снова перевожу взгляд на мужика и мямлю:

— А… вы… знали мою бабушку?..

Он несколько раз кивает головой:

— И не только её, сынок…

Сынок?

— И Бориса, и мать твою, Светлану, царствие им небесное… — говорит мужик и снимает очки. И снова надевает. Я смотрю на него. Взвод чертей, расталкивая друг друга, бросается к моему языку и я неуверенно:

— Дядя Женя?.. — выдаю в утренний эфир.

— Сашка! — говорит он. И вдруг неожиданно прижимает меня к себе. — Сашка!

Я вижу изумлённое лицо Тёти Радио, высовывающееся из-за перегородки.