Ничего личного - Татьяна Корсакова Страница 23

– А чего ж ты тогда за него замуж прешься, если у него того… не того? – Смуглые щеки Марио залил румянец не то смущения, не то жгучего любопытства. Катя склонялась ко второму. Вот, значит, о какой он катастрофе.

– Из-за денег. – Зачем врать незнакомому человеку? Замуж она прется из-за денег. И было бы просто замечательно, если бы у ее будущего мужа оказалось бы «не того», спокойнее как-то.

– Вот все вы, бабы, такие. – В голосе Марио явно слышалось осуждение.

– Какие?

– Корыстные. А он ведь тебя, наверное, любит.

– Да не особо.

– А что ж вы с ним тогда?..

Хотела бы Катя знать. Ведь очевидно же, что Лиховцеву она неприятна, если и вовсе не противна. А он все равно собирается на ней жениться. Еще и денег дал…

– У нас с ним сложные отношения.

И ведь не соврала, отношения – сложнее не придумаешь.

– Сложные – это еще не безнадежные. Если будете стараться, может, что-нибудь еще и получится.

Кто бы мог подумать, что под нелепой розовой рубашкой прячется душа философа, если не романтика! Вот только вряд ли у них с Лиховцевым что-то получится.

Больше щекотливых тем не касались, болтали о девичьем. Вернее, болтал Марио, а Катя большей частью молчала, думала о своем. Очнулась она, лишь когда Марио сказал:

– Ну все! Теперь перед такой красотой ни один импотент не устоит! – И кресло повернул к зеркалу так, чтобы Катя смогла, наконец, увидеть свое отражение.

Получилось и в самом деле хорошо. Волосы после окрашивания приобрели теплый медовый оттенок и были собраны в высокую античную прическу, уложенную с тщательно продуманной небрежностью: завитые локоны мягко спадали на плечи, щекотали открытую шею. И ненавистные веснушки, которые отчего-то приглянулись Лиховцеву, с новым цветом волос не контрастировали, а гармонировали. И глаза горели. И губы алели. Вот такой удивительный фотошоп.

– И как тебе? – Марио отошел в сторонку полюбоваться плодами трудов.

– Спасибо, очень красиво.

– Очень красиво, и все? Я ожидал как минимум признания моей гениальности.

– Марио, ты гениален.

Он и в самом деле был талантлив, этот не в меру болтливый и не слишком тактичный парнишка. В Москве он бы точно не пропал, заткнул бы за пояс многих тамошних мастеров.

– И с платьем эта вся красота будет хорошо сочетаться.

– У меня и платье есть?

– А ты под венец в шортах собралась? – Марио негодующе покачал головой, а потом сказал: – Есть у тебя платье. Не Кристиан Диор, конечно, но тоже очень даже ничего. У твоего будущего неплохой вкус. Все, подъем! Пойдем наряжаться!

Платье совсем не походило на подвенечное. Не было никаких пышных юбок, рюшечек-оборочек, пены кружев и фаты. Жемчужно-серое, на вид атласно-гладкое, расшитое шелком, на тонких серебряных бретельках, длинное, струящееся, дерзкое. Да, пожалуй, дерзкое. Из-за декольте, слишком уж открытого, на грани фола.

– Это мое? – Катя потрогала платье, которое на миг показалось ей сброшенной змеиной кожей.

– Он сказал, тебе подойдет. И знаешь, вынужден с ним согласиться – подойдет. А вот тут туфли. – Марио протянул Кате открытую коробку с таким видом, словно в коробке лежали не туфли, а как минимум бриллиантовые подвески. – Настоящий шик.

Туфли и в самом деле оказались чудо как хороши: серебристые, изящные, на высоченной шпильке… Не с ее спиной носить такие каблуки. И тут же, словно почуяв недоброе, протестующе заныла поясница.

– Наряжайся! – велел Марио. – Времени у нас в обрез.

Лиховцев не ошибся ни с чем: ни с размером платья, ни с размером обуви, но вот легче от этого не становилось. Платье по-прежнему казалось сброшенной змеиной кожей, а каблуки по прежнему были слишком высоки. Еще пару часов – и изящные туфельки превратятся в испанский сапог.

– Класс! – заключил Марио, придирчиво оглядев ее от макушки до носков.

– С декольте нужно что-то делать.

– С декольте не нужно ничего делать, его требуется чем-нибудь подчеркнуть. Бриллиантовое колье пришлось бы весьма кстати, но бриллиантовое колье этот твой… будущий, кажется, зажилил. Зато оставил вот это.

Из еще одной коробки с ловкостью фокусника Марио извлек что-то искристо-дымчатое, газово-невесомое, набросил на голые Катеринины плечи. Получилось очень красиво. Тончайшей работы палантин примирил Катю и с вызывающим декольте, и с предстоящей свадьбой. Почти примирил…

– Знаешь, а в этом что-то есть, – сказал за ее спиной Марио. – Тут и брюлики не нужны. Этакая лунная невеста получилась…

* * *

Идти за невестой не хотелось. Совсем! А хотелось ударить по газам и свалить куда подальше.

– Сема, может, ты сходишь? – Андрей с неприязнью посмотрел на букет белых роз, которые битый час выбирала для него Марья.

– За твоей невестой? – Сема нервно теребил узел галстука. – Тебя, знаешь ли, силой жениться никто не заставляет. – Сказал и осекся, засопел смущенно, а потом добавил: – Иди уже, роспись через час.

– Цветы брать не буду! – Андрей смахнул с лацкана пиджака несуществующую пылинку, выбрался из машины.

– Не бери, – разрешил Сема.

Его уже ждали. Виолетта в нетерпении расхаживала по холлу, поглядывала на изящные наручные часики.

– А вот и наш жених! – воскликнула, пожалуй, излишне радостно и излишне громко, наверняка давая понять остальным, что дорогой гость изволил прибыть. В то же мгновение в холле материализовалось давешнее недоразумение в розовой распашонке. Недоразумение крепко держало за руку эффектную девицу модельной внешности и почти модельного роста. Только лишь по платью, которое Андрей собственнолично выбирал, он признал в девице свою суженую.

Суженая была хороша. Чертовски, дьявольски хороша! Теперь он понимал Жертву и всех тех мужиков, которые были до него. Понимал и ненавидел. Суженую он тоже ненавидел. Эта ненависть, со сладким земляничным привкусом, была иррациональной и совершенно лишней, но справиться с ней удалось далеко не сразу.

– Ну как? – поинтересовалось недоразумение.

– Сойдет.

Суженая хмыкнула и улыбнулась так, как никогда раньше не улыбалась: то ли снисходительно, то ли и вовсе с жалостью. Хорошо хоть промолчала.

– Какая прекрасная пара! – Виолетта восторженно хлопнула в ладоши. – Просто шикарная! – Она вдруг замолчала и поморщилась, словно проглотила что-то невыносимо мерзкое, а потом подмигнула Андрею и гаркнула командирским басом: – Горько!

И невесть откуда взявшиеся субтильные загорелые девицы в таких же розовых распашонках, как у недоразумения, тоже захлопали в ладоши и закричали – горько! Молчало лишь недоразумение. А суженая так и вовсе попятилась, напуганная вырисовавшейся перспективой.