Сибирская жуть-7 - Андрей Буровский Страница 23

И снова по рельсам, по сердцу, по коже,

Колеса, колеса, колеса, колеса, колеса…

А. Галич

Одно из самых странных поверий, которые только доводилось мне когда-либо слышать, — это поверье о ведьмах, способных оборачиваться колесом. Такое поверье возможно только у людей достаточно цивилизованных, для которых колесо — в общем-то вполне обычное дело. Хотя, с другой стороны, тележные-то колеса были уже с очень ранних времен, с первых земледельческих цивилизаций.

Но интересно, что поверье про ведьм-колеса существует только в старообрядческой среде, в среде все-таки более развитой, более культурной, чем обычная крестьянская среда. Связана ли эта особенность с тем, что старообрядцы больше ориентировались на прогресс, на какие-то более современные формы жизни?

А то у крестьян ведьмы превращались в различных животных, прикидывались другими людьми, но вовсе не превращались в какие-то технические приспособления или в механизмы; а тут у старообрядцев — в тележные колеса… Такое колесо было раза в два выше обычного тележного колеса, то есть сантиметров 80 в диаметре, и катилось очень быстро по дороге или по тропинке, гораздо быстрее телеги. Катилось вполне сознательно, гналось за выбранной жертвой.

Гуляя один по полю или по лесу, особенно в вечернее время, человек должен был время от времени оглядываться, проверять — нет ли за ним колеса? Потому что колесо катилось не только очень быстро, но к тому же еще и бесшумно. Что должно было делать колесо, настигнув жертву, мнения расходились. Одни думали, что колесо попросту раздавит жертву. Ведь гнались такие колеса в основном за детьми и подростками, размер колеса вполне позволял раздавить малыша. Тележные колеса в деревнях частенько были с металлическими шинами. Даже на вид такие тележные колеса — тяжелые и жесткие, совершенно лишенные хотя бы кажущейся легкости автомобильного колеса. За человеком на вечерней тропинке гналось большое и страшное колесо, очень тяжелое и твердое. Так что вот одна версия — настигнет колесо убегающего мальчика или подростка и раздавит.

По другой версии, такое колесо как догонит человека, что сразу же превращается в ведьму, и уж сама ведьма дальше занимается жертвой. Правда, и тут мнения о том, что же делает в таком случае ведьма, расходились. Одни полагают, что она высасывает у жертвы кровь. Другие — что они, ведьмы, пожирают всю жертву, а третьи — что у жертвы, как только ее поймает ведьма, тут же наступает разрыв сердца, и ее труп остается на тропинке — ведьма мертвецов не трогает, крови их не пьет и мяса не ест.

В общем, ничего хорошего не ждет того, кто позволит себя догнать этому страшному колесу!

О ведьмах-колесах подробно рассказывал мне мой старший друг, Николай Савельевич Печуркин, проведший детство в одном из самых глухих уголков Сибири, в Васюганских болотах. Тут, на севере Томской области, болота занимают огромные площади плоской, как стол, Западно-Сибирской равнины.

Когда-то А.П. Чехов писал, что вообще все интересное в Сибири начинается не раньше Енисея, а от Урала до Енисея, на две тысячи километров, тянется скучная однообразная равнина, где не на чем и глазу остановиться. Как и всякая крайняя позиция, она не совсем справедлива, но что верно, то верно — Западно-Сибирская равнина несравненно скучнее, однообразнее, монотоннее, чем лежащая к западу от Урала Русская равнина. Если у читателя есть хоть малейшая возможность предпринять такое путешествие — советую ему проехать на поезде от Москвы на восток до Хабаровска или хотя бы до Иркутска. Не пожалеете! Уже хотя бы потому не пожалеете, что перед вами откроются просторы вашей собственной страны, и все, о чем я сейчас пишу, наполнится для вас величайшим смыслом.

До Урала все время будут какие-то повышения, понижения, перепады, переломы местности. Сам Урал — пусть невысокие, но горы — поразит вас разнообразием своей природы. Но потом… Потом поезд полтора суток будет двигаться через равнину, на которой почти нет повышений и понижений. Уже за Ачинском, в нескольких часах пути от Енисея, опять местность станет почти такой же, как на Русской равнине. А до этого производит впечатление в основном монотонность того, что видишь, отсутствие каких-то естественных ориентиров. Особенно поражает Барабинская степь — она в самом буквальном смысле слова плоская, как стол. Работать в Барабинской степи трудно, и вовсе не потому, что уже в конце мая пространство здесь плавится от жары, и все, что вы видите перед собой, дрожит от марева. И не только потому, что в степи мало воды, а расстояния огромны.

В Барабинской степи очень трудно понять, был ты уже в этом месте или нет. Такая же плоская степь, такой же сосновый бор на горизонте — ленточный бор вдоль русла ручья (к июню ручей уже высох). Такие же пыльные колеи, раздолбанная степная дорога, уводящая вдаль. И уж, конечно, такие же ястребы чертят небо в разных направлениях, но всегда на безопасном расстоянии…

Васюганский край лежит севернее на полтысячи километров; там уже нет и в помине степей, на сотни верст тянется темнохвойная тайга. Кедр, ель, пихта — хвойные породы с темной хвоей, глинистая мокрая земля, а на редких полянах — высокотравье, в котором влага сохраняется большую часть дня, а в пасмурные дни — до вечера и ночи, до следующей росы. Насекомым это, судя по всему, нравится, люди как-то менее довольны.

Но одно здесь так же, как и в Барабинской степи, — плоская как стол равнина, слабо наклоненная к Ледовитому океану. И на этой равнине образуются болота, равных которым найти трудно… Разве что в Африке, к северу от Великих озер, по притокам Нила болота тянутся на такие же громадные пространства на сотни и тысячи верст. Наши болота, конечно, холодные и большую часть года скованы льдом, завалены снегом. Снега в Западной Сибири выпадает очень много, земля одета покрывалом толщиной метров до полутора и двух…

Зимой-то по этим болотам вполне даже можно пройти, но вот с мая по сентябрь сделать это будет непросто. Только немногие люди, потратившие на это годы, даже десятки лет, научились искать тропинки через топи, продвигаться от одной возвышенной гривки к другой. Гривки тоже возвышаются над болотом от силы на метр, на два. Покрыты они чахлым осинником, слабыми пихтами, которым не за что зацепиться корнями, и даже идя по болоту, почти добравшись до очередного возвышения, довольно сложно догадаться, что перед тобой — гривка.

Такие гривки идеальное место для тех, кто хочет спрятаться, и в страшные годы сталинщины немало людей уходило на такие гривки— и насовсем, не желая послужить пушечным мясом на очередной войне, и на какое-то время пересидеть самое скверное, а то и попросту развести на гривке огород, половить рыбы в глубоких заводях. В годы, когда Сталин лично утруждал себя, выясняя — не должно быть больше одной пилы на четыре крестьянских хозяйства, не может частник косить траву для своего скота косой, должен рвать ее руками, —мешок картошки и окуней мог стать спасением от голодной смерти для целой семьи. А люди ведь страшные эгоисты — если не считать ничтожного процента патологических личностей, их куда больше мировой революции или там построения тысячелетних империй интересует жизнь и здоровье своих детей. Ах, эти непозволительные люди! Вечно они путаются под ногами строителей новых обществ и «великих» империй!