Без окон, без дверей - Джо Шрайбер Страница 23

Другой вопрос еще лучше: «Какое мне до этого дело? Абсолютно никакого».

Она нашла старый лазерный диск группы «Супрем», поставила, прибавила громкость. Признав музыку не соответствующей моменту, перебрала коробку, отыскала «Душу и тело» Билли Холлидея. Через пару секунд Леди Дэй запела: «Эй, малыш, я тебе не гожусь?» Голос, летевший под зимним нью-гэмпширским небом, заполнил салон машины почти нестерпимой болью, но Соня все равно слушала.

Загудел сотовый. Ред. Она приглушила звук.

— Слушаю.

— В бардачок загляни.

Соня дернула крышку, изнутри выпал пухлый тяжелый конверт, зашуршавший двадцатками и парой сотенных.

— Ред…

— Это тебе для папы.

«Выгодно быть твоей подстилкой», — подумала она с внезапной отчаянной, ошеломляющей злостью, похожей на проглоченный осколок стекла. Ред обиделся бы, если б услышал. Несмотря ни на что, у него бывают внезапные приливы доброты и сочувствия, когда он почти по-детски старается сделать что-то хорошее. Он не раз заверял, что будет давать деньги на оплату медицинских счетов, даже если они перестанут спать вместе. Просто ему невдомек, как она себя чувствует, открывая конверт с наличными, когда на бедре еще остаются следы его спермы.

— Спасибо, — выдавила Соня.

— Увидимся вечером, да?

— До вечера, — сказала она, разъединилась и вдавила до упора педаль газа.

Проезжая по городу мимо частично разобранного кинотеатра «Бижу» на левой стороне улицы, Соня замедлила ход, хотя уже опаздывала. Посмотрела на почерневший провал в центре руин, на рабочих, которые катили тачки с обгоревшими обломками, старыми креслами, грудами битого кирпича. Один из них вылез по приставной алюминиевой лестнице из какой-то ямы, вытер руки о джинсы и бросился к трейлеру, служившему конторой. Бежал среди куч мусора с нетерпением и сомнением, которые она признала знакомыми, и, в конце концов, мельком увидев лицо, узнала Оуэна.

Просигналила, притормозила, он не оглянулся, взлетел по деревянной лестнице с максимальной скоростью. Стуча в дверцу кабины, слегка повернулся, и Соня заметила под курткой какой-то плоский круглый предмет — нечто вроде колеса или большого подноса, — который он придерживал обеими руками, наклоняясь вперед, словно только что откопал реликт некоей исчезнувшей цивилизации.

Она окончательно остановилась, за ней на перекрестке скопились машины. Вывернув шею влево, не успела разглядеть предмет — дверца трейлера распахнулась, Оуэн нырнул внутрь, дверца захлопнулась.

Сначала Соня приняла загудевший позади клаксон за саксофон Лестера Янга на стерео, но через секунду опомнилась и рванула вперед, сделав мысленную пометку спросить Реда при встрече, что заставило семейство Макгуайр, столько лет не замечавшее пожарища, именно в этот момент взяться за несомненно сложную и дорогостоящую реконструкцию. Она даже не понимала, что ее до последнего времени мучил этот вопрос. Он четко сформулировался только при виде Оуэна, спешившего из ямы к офису на колесах с каким-то круглым предметом под курткой.

Ред должен знать.

Если у Колетты Макгуайр есть своя точка зрения, то Ред уже на этом играет. Что бы ни представлял собой Ред Фонтана, его оппортунизм часто служит для Сони очками, сквозь которые она четко видит город, в котором росла, со всеми его византийскими хитросплетениями, где люди делают то, чего не хотят, делают что-то, сами того не зная, делают что-то по ошибочным соображениям, очень часто приводя ее в полное недоумение. Она слишком много видит. Ред видит только то, что хочет, с чем соглашается. Спит с ней потому, что ему это нравится, а Соня готова на сделку в обмен на определенное представление о Милберне человека со стороны.

Кто тогда оппортунист? Может быть, у них с Редом больше общего, чем она думала.

И впервые в то утро почти нестерпимо печальный голос Билли Холлидея, доносившийся из стереосистемы, зазвучал как настоящая музыка.